Сердце пацана - Ядвига Благосклонная

Ко мне в гости пожаловала Улька. В руках у юродивой девчонки был маленький чемоданчик, который я невзлюбила еще с того самого момента, который принято называть переходным возрастом. Уже не девочка, но еще не женщина. Грудь только прорисовывается, и от того часто ноет, на коже появляются раздражающие прыщики, а некогда нескладная фигурка начинает набирать очертания. Тогда-то Фролова и купила сей чемоданчик и, нарекла, что пора «краситься». Первый свой «макияж», который сложно им назвать, я запомнила на всю жизнь. Неровные жирные стрелки, такие же темные тени, что лежали скорее мешками под глазами, нежели эффектом «смоки-айс», а вдобавок розовый липкий блеск, к которому крайне неприятно липли волосы. К счастью, с тех времен Ульяша набралась уму разуму и нынче ее макияж не отличить от тех, что красовались на обложках глянцевых журналов.

— Нет, — беспрекословно отрезала, заведомо зная, что взбрело в голову бесноватой бабе.

— Да-да, а ну-ка, посторонись! — бесцеремонно отодвинула меня в сторону, волоча в руках чемоданчик. — Че встала? У нас времени в обрез! — и шасть юлой в мою комнату.

Горестно и обреченно вздохнув, закрыла дверь и поплелась вслед за Фроловой. Та уже в моей комнате раскладывала свои женские премудрости на стол.

— Свет включи, а то как в склепе, — наказало ее величество.

— И ничего не как в склепе.

Не любила я когда свет в глаза резал, оттого и включала редко. В основном, только лампу настольную и декоративную гирлянду на стене.

— Ты-то откуда знаешь, как оно в этом склепе? — опасливо покосилась на довольную Ульку, что почти выложила косметику.

— Ой, и не спрашивай даже! — хихикнув махнула рукой, а мои брови поползли вверх. — Садись!

Не то чтобы я совсем не прихорашивалась… В самом деле, девчонка же я! Однако, у Фроловой было неадекватное желание слепить из меня куклу. Всего да поярче. И откуда у нее только такие цыганские замашки, спрашивается? Само-то она столь хитро мазюкалась, что и не уличить в «сокрытии недостатков», правда вот губы выделяла! И были они у нее до того сочные, красочные, как спелые вишни, что парням башню сносило и бегали за белобрысой табунами.

— Нет! — выкрикнула и перехватила корягу, что потянулась к темным теням.

— Дунь, ну ты как поганка бледная! Ну дай поэкспериментировать, а?

— На Павловой экспериментируй, а мне что-нибудь посдержанней!

— Нет, Бобрич, так мы тебе хахаля и до старости не сыщем!

— А мне никто и не нужен!

— От ослица! — топнула ногой и взяла руки светлую палитру цветов.

— Ну давай, хоть уголки оттеним? — и жалобно губу выпятила лисица.

Ответа моего не потребовалось, в обреченно осунувшихся плечах и кислой мине, Фролова разпознала ответ. Тогда-то кудесница и принялась с воодушевлением наводить красоту.

— Стирай! — беспрекословно отрезала я, когда Фролова закончила.

В зеркале на меня взирала, выпучив по-рыбьи глаза, незнакомка. Оттенила так оттенила уголки.

Лицо напоминало фарфоровую маску на которую наложили дымчатые тени, что, признаю, выделяли мои голубые глаза. Но губы были не свойственно мне яркими и матовыми. В ужасе потерла рот, но дрянь не стиралась.

Чего эт оно?

Еще раз потерла…

— Дуреха, щас некрасиво будет! По лицу размажешь! Оставь! — отдернула мою руку от лица.

Да и румяна эти были мне не по вкусу, хоть и к лицу. Марфа Васильевна, умереть мне на этом месте!

— Стирай! — с нажимом повторила.

— Не буду! Вот тебе надо ты и стирай, а мне и так все нравится! — мерзопакостная бестия показала мне язык.

Хмыкнув, взяла салфетки и только достала одну, как Улька тотчас же ее выдернула.

— Дунька, все хорошо! Ты обалденно выглядишь! Да и не ярко, как ты себе надумала!

— Я выгляжу, как елка новогодняя!

— Тьфу на тебя! Отлично ты выглядишь! Хвост высокий завязать и вообще конфетка!

А может…

Наклонившись к зеркалу, стала рассматривать себя с разных сторон.