Сердце пацана - Ядвига Благосклонная

— И не зыркай своими зеньками, волчок! — строго брякнула она, помешивая зажарку. — Нечего тебе там делать. Не дорос! Вот, папка с мамкой придут и скатертью тропинка!

Клацнув рассерженно зубами, высунулся в окно, под бабкино ворчливое:

— Куда?! Щас вывалишься непутевый!

Но я не обращая на нее внимания, крикнул Сереге:

— Не могу!

— Что, не пускают? — с некой усмешкой и жалостью бросил.

— Ага, — выдохнул.

— Хулиган! А ну бегом слезай! — орала как оглашенная бабка. И чего ей в своем захолустье не сиделось?!

— Ну ладно, малой, если что, мы на площадке!

Серый умчался. Они с Вовкой были на два года старше моего, но не гнушались со мной играть.

Старуха добилась своего и, за ногу стащив меня на пол, свирепо на меня уставилась. Однако я, в силу своей твердолобости, на стал отводить взгляд, глядя прямо в упор.

— Чем только твои родители занимаются?! — пожурила она. — И эти тоже такие бесхозные! А ну-ка брысь в свою комнату! Тебе к школе готовиться надо, а-то будешь как твой папка пропащий…

Топнув ногой и назло старой плесени пнув стол, с которого тотчас же упала мука, дал деру в комнату.

— Паршивец мелкий! Мало тебя пороли по задница твоей! А теперь распишите-с получите! Не-го-дяй!

Престарелая ведьма еще долго бранилась, дескать, совсем ни капли уважения к старшим, а затем ее жертвой стал ни в чем не повинный телевизор.

— Власти обещают, что сделают все возможное, — вещал ящик.

— Как же! — ехидно ответила ему Клавдия Семеновна. — Сделают они! Унитазы они себе золотые поставят, чтоб говно светилось! — Семеновна не выбирала выражений.

Человек она в силу своей неграмотности была узколобый, недальновидной и культурой не отличалась. Выросла на опушке деревни. С людьми дел имела крайне мало. Те старуху остерегались, старую покосившуюся избу стороной обходили и нарекли «Ведьмой».

— Чтоб вы все сдохли! Ироды!

Хмыкнув, я покосился на книжки. И чего там интересного?! Такая нудятина… Мамка читала иногда, так я от скуки засыпал.

— Школа, школа. Тьфу ты! — передразнил и покрутил пальцем у виска в отражении зеркала, висящего на совдеповском шкафу, на внутренней стороны дверцы. — Эх, а вот Витек с Серым гоняют… А ты тут сиди в четырех стенах, — пнул шкаф и он с хлопком захлопнулся, но тут же открылся. Замки уже давным-давно были сломаны, и как говорила мамка, починить-то некому. Мужика у нас в доме нет! Только его пародия!

Ловко запрыгнул на подоконник и с ногами на него забрался. Витек с Серегой гоняли по всему двору.

Вот же сталинская реликвия! Всех пускали! Всех! Вон, Олежка на год младше! Хилый, как девчонка, и таскался с девчонками, но даже его пускали…

У бабки моей было извращенное представление о воспитании. Всякий раз когда она приезжала, а это, к моему счастью, случалось крайне редко, пару раз в году, то начинала качать свои права. То не ешь, там не сиди, тут не играй, туда не ходи… А мамка меня пускала, между прочим! Да, и папка тоже! Правда ему, кажется, вообще было до лампочки.

— Рыжик, ну слезай! Ну миленький, ну хорошенький, — услышал я тоненький голосок. Это отвлекло меня от дум о вселенской несправедливости, и я посмотрел вниз.

— Ну, давай же, — всхлипнула девчонка.

В её глазенках блестели слезы, а лицо выражали тоску и отчаяние. Сперва я не просек что ее так расстроило, но, услышав звучное и, как мне показалось, протестующее «Мяу!», перевел взгляд на дерево.

Буквально напротив меня на дереве сидел котенок. Маленький, рыжий, щуплый, да с шарами на выкате. У него не было гладкой шерсти, да и сам он был далек от породистого красавца, но голос девушки дрожал. Ей было его жалко, а мне всего на секундочку стало жалко ее, глупую.

И чего она ревет дура? Он же кот! Он должен лазить по деревьям. Однако, свои мысли я почему-то не озвучил, продолжая тайно за ней наблюдать.