— Потому что мне с*ка больно! Ты как могла это забыть? Вычеркнуть и дальше пойти? Хорошо тебе было, а, Миллер? Я не знал, как жить дальше, да и вообще не хотелось. А тебе хорошо было?

Она закусывает губы и задирает подбородок. Знаю я эти приемчики, борется с чувствами, а может, даже слезами. Только мне их показывать не хочет.

— Я не забыла, Ян. Я все помню.

Помнит она. Полный бред!

— Тогда какого хера мы не можем все вернуть? — наверное, это шоты во мне говорят, а не я сам. Никогда не думал, что спустя два года произнесу это вслух. — С*ка, неужели сложно признать, что ошиблась? Кому ты лучше делаешь, скажи мне?

— Я свой выбор сделала давно, Ян, ты понимаешь? Его уже не изменить.

Да бесит, ну мать твою! Вдарив кулаком по двери подъезда, замахиваюсь еще раз, но она перехватывает мою руку и тормозит меня, с испугом разглядывая в тусклом свете фонаря счесанную кожу.

Да хоть головой об эту стену, лучше не становится… Как наркотик, честное слово. Понимаешь, что убиваешь себя, а соскочить не можешь.

— Ты что творишь? Самойленко, ты пьян, езжай домой!

— Я не хочу домой! Дура, я к тебе приехал! Два с половиной гребаных года, Жень. Неужели ты хочешь, чтобы так было и дальше? Тебе это нравится, да? Нравится мысль, что я теперь ночами с другой сплю? Что мне другая завтраки готовит? И что планы совместные на жизнь у меня с другой?

Я несу чушь, потому что какие планы на жизнь с другой у меня могут быть? Я только что дал слабину и признался себе в том, чего на самом деле хочет моя душа. Вернуть все. Вылечиться, отпустив все обиды, и начать заново. Никто и никогда мне не заменит ЕЁ! Я люблю только ЕЁ одну…

Женя отпускает мою руку и шарахается, словно я кипятка выплеснул.

— Ты зря приехал, Ян. Тебе надо быть с ней.

— Я бы все бросил ради тебя, Миллер. Все, что угодно. Но ты же гордая и самоуверенная, решила за двоих и упиваешься своим решением. Карьеристка херова. Ты счастлива? Нет, ты скажи мне, счастлива? Если да, то вопросов больше нет. Нравится тебе твоя жизнь, Миллер?

— Ян…

— Не слышу ответ.

— Самойленко, ты бухой.

— Плевать. Я еще раз спрашиваю, ты счастлива?

— ДА! Ты это хотел услышать? Да, Самойленко, счастлива. Я играю в театре, это моя жизнь.

Смотрю и не вижу блеска в ее глазах, тогда как губы произносят то, чего я боялся. В очередной раз. Она права. Она счастлива. Это ее жизнь. А я — назойливая тень из прошлого, и моя любовь нафиг ей не нужна.

— Хорошо. Тогда живи долго… и счастливо.

Разворачиваюсь и медленно ухожу, кожей ощущаю легкие покалывания. Снег пошел, и маленькие снежинки полетели с небес на землю.

— Ян!

Я не оборачиваюсь. Правило такое есть — уходя, не оглядывайся, а я и так слишком долго это правило нарушал.

— Ян! — душераздирающий крик в темноту ночи. — Ян, куда ты идешь?

Не оборачиваться. Не оборачиваться. Нет. Нельзя.

— Ян!

Как же ты достала! Знаю, сам приехал и сам спросил, но сейчас зачем меня останавливать, когда я уже ушел!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Все, Миллер. Последний мост сгорел, и больше ничего нет. Счастлива? Так и живи. Обещаю, больше никогда не задам никаких вопросов.

Больно? Не больнее, чем обычно. То ли защитные функции опьяневшего сознания, то ли я огрубел уже и ничему не удивляюсь.

Значит, это все. Она счастлива, занимаясь выбранным делом, и призрак нашей любви ее совсем не тревожит. Пусть и меня покинет.

Наступает анестезия… И я не чувствую больше ничего, садясь в машину, которая увозит меня домой.

Захожу в дом, закрываю дверь, медленно разуваюсь и иду в гостиную. Тут на диване сидит Сонька, а у нее на коленях — пушистый комок.

— Со, шерстяного сгони куда-нибудь.

— Ян, ты один приехал? — как-то взволнованно спрашивает сестра. — А почему без Левы?