Кто сверху? - Ольга Джокер

Минуты уединения с дочерью бесценны. Она просто лежит у меня на груди посасывая кулачок, такая крошечная и беззащитная, что мне хочется порвать любого, кто посмеет её хоть когда-нибудь обидеть.

Вскоре в палату приходит детский доктор и проводит короткий инструктаж — нужно лишь кормить и менять подгузник, в то время когда это понадобиться. Разве бывает проще?

Диану перевозят к нам в палату спустя несколько часов и мне становится её до боли жалко. Губы пересохли от жажды, лицо бледное и уставшее. Видно, что каждое движение дается Федотовой с огромным трудом. Я беру сонную малышку на руки и подношу к Диане. Ее лицо тут же озаряет умилительная улыбка и в уголках глаз выступают слёзы.

— Боже мой, да она точная копия тебя, Воронов. Черные волосики, смешные губки бантиком и такие же хмурые бровки, когда спит… Складывается ощущение, что я стояла в сторонке, когда происходил процесс оплодотворения.

— Ну почему же. Помню, ты тогда была очень даже активной, — Диана издает тихий смешок и касается подрагивающими пальцами щеки новорожденной малышки.

— Добро пожаловать в нашу семью, маленький смешной Воронёнок. Ты определенно стоила того, чтобы пройти через все эти муки.

Глава 26

Диана.

— Мне кажется, я ей что-нибудь сломаю… Всё такое хрупкое и маленькое.

— Не сломаешь, не бойся, — терпеливо произносит Даня после того, как показал мне мастер-класс по подмыванию детских поп и смене подгузников.

— Да уж, на кукле в школе родителей все выглядело не так сложно, как в жизни.

Дни в роддоме как день сурка — до зубовного скрежета однообразные и скучные. Профессионализм врачей зашкаливает, медсестры внимательные и понимающие, в палатах уютно и комфортно, но больше всего в жизни я мечтаю поскорее оказаться дома.

Поздней ночью захожу в просторную ванную комнату, встаю у высокого зеркала в пол и хочу детально рассмотреть, насколько изменилось моё тело с момента родов. Все-таки тридцать три года эгоистичной жизни не прошли даром — мой внешний вид меня невероятно волнует.

— Раз, два, три, — делаю глубокий вдох, приподнимаю вверх домашнее свободное платье и снимаю повязку, обнажая… уродливый широкий шрам внизу живота. — Мамочки!

Почти вскрикиваю, но успеваю закрыть рот ладошкой. В зеркало на меня смотрит несчастная женщина с совершенно обезображенным телом. Спина покрывается липким потом, а в голове пульсирует только одно желание — пожалуйста, пусть это буду не я. Для достоверности зажмуриваю глаза, тру их кулаками, а потом вновь открываю, в надежде, что это просто видение. Но картинка передо мной не меняется — в высоком зеркале стою именно я, Диана Федотова. Господи, да кому я буду нужна… такая?

Но когда я возвращаюсь в палату, где сладко спит наша Крис, я забываю обо всем — о восьмичасовых схватках, о шраме, о том, что моя грудь сейчас наполнена молоком и невыносимо болит… И пусть моя жизнь отныне никогда не будет прежней, я не пожалею о том, что воспроизвела на свет эту кроху.

Воронов приходит к нам позже обычного. Переступает порог палаты и целует меня в щеку. Я тихо радуюсь его приходу, потому что в движениях и действиях нашего папочки больше уверенности, чем в моих. Он с легкостью моет малышку, меняет ей подгузники, ловко переодевает и часто носит Крис на руках — всё как она любит. И малышка отвечает ему взаимной любовью — сладко спит у него на руках и совершенно не капризничает. Рядом с дочкой Воронов плавится, словно воск, только бери и лепи что хочешь. Боюсь, что маленькая проказница со временем это просечет и будет беспрепятственно этим пользоваться.

— Ты сегодня с опозданием, Даня, — это не укор, а просто констатация факта.

— Задержался немного на работе, прости, — хотя Воронов пытается казаться невозмутимым, я вижу, что он немного напряжен.

— Что-то серьезное? — встаю рядом и с интересом наблюдаю, как Даня раздевает малышку и снимает с нее переполненный памперс.