Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

Утомительные увеселения продолжались изо дня в день. Как-то утром – в течение дня мы должны были нанести визиты в несколько домов – я надела терракотовый шерстяной костюм с пиджаком длиной в три четверти, который вполне можно было принять за пальто. На ноги я натянула плотные носки, а голову покрыла русари.

– Поверх этого костюма обязательно надевать манто! – спросила я Махмуди.

– Конечно, нет, – ответил он. – Если специально не приглядываться, то пиджак от манто не отличишь.

Маджид возил нас от одних родственников к другим, у которых мы непременно должны были появиться. Но на вторую половину дня у него были свои планы, и потому Махмуди, Махтаб и я отправились к аге и ханум Хаким на такси.

Когда мы вышли от них, уже темнело. Надо было пройти пешком несколько кварталов до магистральной улицы и там поймать такси. Машины сплошным потоком проносились мимо.

Вдруг у обочины резко затормозил белый фургон «ниссан», за ним – белый «пакон». Из «ниссана» выскочили четверо бородачей в форме грязновато-оливкового цвета – пасдар. Один из них схватил Махмуди, остальные направили на него ружья. Одновременно ко мне бросилось четверо женщин в черных чадрах – женская униформа пасдара, – что-то крича мне в лицо.

Я знала – все дело в моем терракотовом костюме. Мне следовало надеть манто.

Мужчины поволокли Махмуди к «ниссану», он инстинктивно сопротивлялся, вопя что-то на фарси.

Засадите его в тюрьму! – ликовала я про себя. Засадите в тюрьму!

Махмуди довольно долго выяснял отношения с мужской половиной пасдаровцев, в то время как женщины громогласно награждали меня персидскими эпитетами. Затем все они вскочили в свои машины и укатили прочь, так же неожиданно, как и появились.

– Что ты им сказал? – спросила я.

– Сказал, что ты здесь в гостях и не знаешь правил.

– Ты же сам разрешил мне остаться в одном костюме.

– Я был не прав, – признал Махмуди. – С сегодняшнего дня будешь появляться на улице либо в манто, либо в чадре. – Тут он попытался восстановить поруганное достоинство. – Теперь ты знаешь правила, – рявкнул он. – Так что больше не попадайся.

И вот к концу недели настала очередь Маммаля и Нассерин принимать гостей. Мы с Нассерин убрали дом. Махмуди и Маммаль съездили на рынок и накупили свежих фруктов, сладостей и орехов. Мы заварили целую цистерну чая. В течение дня к нам могли нагрянуть сотни гостей.

У нас как раз были Эллен и Хормоз, когда установленные на улицах громкоговорители протрубили азан – призыв к молитве. Он вторгается в жизнь каждого жителя Тегерана по три раза на дню. Где бы вы ни были и что бы вы ни делали, вы не должны пропускать время молитвы. Впрочем, не возбраняется помолиться и позже, в течение последующих двух часов, но Аллах щедрее отмечает своей благодатью тех, кто возносит молитву сразу, как заслышит азан.

– Мне нужна чадра, – сказала Эллен, вскакивая на ноги.

Остальные правоверные, включая Амех Бозорг, стали готовиться вместе с ней, и вскоре из соседней комнаты понеслись звуки монотонного речитатива.

По окончании молитвы Амех Бозорг на все лады расхваливала Эллен.

– Слава Аллаху, – говорила она Махмуди. – Как же хорошо она молится. Аллах вознаградит ее.

В какой-то момент – в течение растянувшегося на целый день праздничного приема – Махмуди вступил в разговор с одним из двоюродных братьев Нассерин, который тоже был врачом.

– Почему ты не работаешь? – поинтересовался доктор Мараши.

– Да с бумажной волокитой все никак не разделаюсь, – ответил Махмуди.

– Так давай я поговорю у себя в больнице. Нам позарез нужен анестезиолог.

– Ты в самом деле мог бы за меня похлопотать? – с надеждой спросил Махмуди.