Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

Настаран, угадав страшную правду, издала жуткий, леденящий душу вопль. Носовые платки требовались для того, чтобы вытирать слезы.

Она бросилась к двери и встретила мужчин на лестнице.

– Мордех! – проговорил Мортезе сквозь слезы. «Умерла».

Настаран потеряла сознание.

Дом тут же наполнился скорбящими родственниками. Они били себя в грудь и голосили согласно ритуалу. Махмуди, Махтаб и я плакали вместе с ними.

При всем моем искреннем сочувствии к Настаран и Мортезе под конец этой печальной ночи я задалась вопросом, как случившееся отразится на моих планах. Был вторник, а в воскресенье я должна была встретиться в парке с мисс Алави. Не сорвется ли эта встреча и не останемся ли мы здесь – навсегда? Мне надо было обязательно каким-то образом связаться с ней, а возможно, и с посольством по телефону. Вдобавок мне не терпелось выяснить, что произошло с Эллен.

На следующий день утром мы облачились в черное, чтобы вместе с родителями и легионом родственников присутствовать на похоронах. На ночь малышку Нелуфар поместили в морг, и сегодня ее мать и отец должны были совершить обряд омовения тела, тогда как остальные родственники будут нараспев возносить молитвы. Затем Нелуфар, завернутую в простой белый саван, повезут на кладбище хоронить.

В нашей спальне в доме Маммаля, когда мы готовились к печальному дню, я сказала:

– Не лучше ли мне остаться дома присматривать за детьми, пока все взрослые будут на кладбище?

– Нет, – отрезал Махмуди. – Ты должна пойти с нами.

– Я не хочу, чтобы Махтаб все это видела. Да и толку от меня будет намного больше, если я останусь с детьми.

– Нет!

Однако, когда мы пришли к Настаран и Мортезе, я в присутствии Махмуди повторила свое предложение собравшимся, и моя идея была одобрена. Махмуди сразу уступил – он был слишком поглощен другими мыслями, чтобы думать обо мне.

Я не осмелилась бы выйти из дома без разрешения Махмуди, но, как только я осталась одна с ничего не подозревавшими детьми, я тут же устремилась к телефону и позвонила Хэлен.

– Пожалуйста, зайдите, – сказала она. – Мне надо с вами поговорить.

– Не могу. Хотя и нахожусь совсем рядом с вами. Мне пришло в голову, что, может быть, позже, когда вернутся взрослые, мне удастся повести детей в парк. Мы с Хэлен ориентировочно условились встретиться в три часа в парке рядом с посольством.

Я не смогла дозвониться до мисс Алави, что меня очень расстроило, но зато дозвонилась до Эллен, и разговор с ней привел меня в ужас.

– Я во всем признаюсь Махмуди, – заявила Эллен. – Скажу ему, что ты хочешь бежать.

– Ради Бога, не делай этого! – взмолилась я. – Ведь я открылась тебе, потому что ты американка. И ты обещала мне молчать. Дала слово хранить тайну.

– Я все рассказала Хормозу. – Ее голос дрогнул. – Он очень сердит на меня. Хормоз запретил мне близко подходить к посольству и велел все рассказать Махмуди, так как это мой мусульманский долг. Если я этого не сделаю, а с тобой и с Махтаб что-нибудь случится, этот грех падет на меня – я превращусь в убийцу. Я обязана во всем ему признаться.

Меня охватил страх. Махмуди может меня убить! Он наверняка запрет меня на ключ и отнимет у меня Махтаб. Та драгоценная толика свободы, которую я сумела обрести, будет безвозвратно утеряна. И я навсегда лишусь доверия мужа.

– Пожалуйста, не надо! – рыдала я. – Пожалуйста, не говори ему.

Я кричала в трубку. Плакала, умоляла, взывала к национальной солидарности – все тщетно: Эллен оставалась непреклонна. Она твердила, что обязана исполнить свой мусульманский долг из любви ко мне и заботы о нашем с Махтаб благополучии. Она должна все открыть Махмуди.