Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

Вся школа была в волнении. Ханум Шахин сказала, что Махтаб в классе – на ней нет лица, но она молчит. И посоветовала пока ее не трогать, я согласилась. Эллен и Хормоз довольно долго беседовали с директрисой, выясняя подробности случившегося. Хормоз казался обеспокоенным, встревоженным. Рассказ о взбесившемся Махмуди и вид моих страданий были ему не по душе. Он пытался найти какой-то выход из создавшегося кризиса, не подвергая нас новой опасности.

Тут ко мне подлетела миссис Азар со словами:

– Вас там спрашивают.

– Кто? – вскинулась ханум Шахин.

Хормоз что-то объяснил ей на фарси, и лицо директрисы потемнело. Официальные лица из швейцарского посольства были ей совершенно ни к чему. Под ее хмурым взглядом я все же вышла с ними поговорить.

Хэлен и мистер Винкоп ждали на улице около школы. Они подвели меня к машине, на которой не было никаких дипломатических номерных знаков. Там, на заднем сиденье, я им все рассказала.

– Мы отвезем вас в полицию, – заявил мистер Винкоп.

В полицию! Я давно подумывала о том, чтобы туда обратиться, но всякий раз по зрелом размышлении отклоняла эту идею. Полицейские были иранцами, стоявшими на страже иранского закона. Махмуди же распоряжался своей семьей в соответствии с таковым. В чем-то они, может, и помогли бы, но я боялась их последнего слова. Они обладали властью депортировать меня, выслать из страны без дочери. И тогда Махтаб навсегда останется в этом безумном государстве со своим безумным отцом. Однако сейчас полиция, казалось, была единственным выходом. Восстановив в памяти события сегодняшнего утра, я пришла к твердому убеждению, что Махмуди приведет свою угрозу в исполнение. Я боялась как за Махтаб, так и за себя.

– Хорошо, – сказала я. – Едем в полицию. Но сначала я должна забрать Махтаб.

Я вернулась в школу, где Эллен и Хормоз все еще беседовали с ханум Шахин.

– Я уведу Махтаб прямо сейчас, – сказала я.

Миссис Азар перевела мою фразу, затем – ответ ханум Шахин. Когда до меня дошел смысл ее слов, я поняла, что директриса не только кардинально изменила свое отношение ко мне, но и была обозлена. Вот уже несколько месяцев – а сегодня утром особенно – она открыто занимала мою сторону в войне, которую я вела со своим мужем. Но сейчас я совершила непростительный грех – привела в ее владения людей из представительства США. Официально они считались служащими швейцарского посольства, но представляли интересы Америки. Работа же ханум Шахин заключалась в том, чтобы мыслить, учить и проповедовать в рамках антиамериканской пропаганды. Ее и выбрали-то на эту должность за твердость политических убеждений.

– Мы не можем отдать ее вам, – ответила ханум Шахин. – Это будет нарушением закона. У нас же исламская школа, и мы обязаны подчиняться исламскому законодательству, по которому ребенок принадлежит отцу. Так что вам мы отдать ребенка не можем.

– Вы не смеете! – возмутилась я. – Он же ее изобьет. Ханум Шахин только сильнее насупилась.

– Нельзя, – повторила она и добавила: – Вам не следовало приводить сюда людей из посольства.

– Ну хорошо, тогда не могли бы вы поехать в полицию вместе со мной и Махтаб? Или пусть поедет кто-нибудь из школы.

– Нет, – отрезала ханум Шахин. – Мы ничего не знаем.

– Но он же при вас грозился меня убить!

– Мы ничего не знаем.

Мой взгляд упал на ханум Матави, которая была моей лучшей ученицей по английскому.

– А вы? – спросила я. – Вы слышали, как он это говорил?

– Да, – ответила она. – Слышала.

– Вы не могли бы поехать со мной в полицию? Ханум Матави взглянула на ханум Шахин, та вскинула подбородок и поцокала языком. Нет.