Интрижка - Кристен Эшли

Речь шла о том, чтобы быть в окружении природы. В тишине этого места, где жизнь замедляется, а вместе с ней замедляются и мысли. Джонни выводило из себя пребывание на природе с кучей других людей, шумными семьями с детьми, с теми, кто напивается и буянит, и теми, кто не часто ходит в походы, тем самым совершая опасные глупости.

Элиза не выказывала никаких признаков скуки. Она ничего не сказала, когда он поймал свою вторую рыбу, разрезал ее, выпустил кровь или когда потрошил и чистил (однако она не смотрела, в основном потому, что он отошел туда, где она не могла его видеть).

Она помогла ему развести костер. Поджарила себе хот-дог. Он завернул рыбу в фольгу и поджарил ее. Они разогрели банку фасоли и вместе съели ее прямо из банки.

После того, как они прибрались, занялись приготовлением сморов (прим.: смор — традиционный американский десерт, который дети готовят на костре, состоящий из поджаренного маршмэллоу и шоколада, зажатых между двумя крекерами).

Все это время они сидели близко друг к другу, Иззи прислонялась к нему, переплетя их ноги.

Они обменивались историями. Смеялись. Много целовались.

Иззи поднялась первой и расстелила покрывало, чтобы они могли понаблюдать за звездами.

Но Джонни не сказал ни слова против.

Это был лучший день, который у него был за долгое время.

А понимание того, что он также был первым из многих, делало его лучше.

Иззи вернула его в настоящее, сказав:

— Она находилась под влиянием ретроградного Меркурия.

— Что это значит?

— Понятия не имею. Но она понимала. Всегда говорила о расположении планет и что это значит. Обычно что-то вроде: «Венера в Двенадцатом доме!» В частности, это означало, что она встретила парня, который ей понравился. Или: «Очевидно, Марс в Третьем доме». Так она говорила, когда Адди или я вели себя как всезнайки.

Джонни снова усмехнулся, глядя на звезды и накручивая ее локоны на пальцы.

— Надо посмотреть, что все это значит, — прошептала она. — Перевести мамины слова.

— Да, — прошептал он в ответ.

Она замолчала.

Джонни смотрел на звезды, держась за руку с Иззи.

— Я ненавижу его, — она все еще шептала, но на этот раз яростно.

Джонни забыл о звездах, напрягшись всем телом.

— Кого, детка? — мягко спросил он.

— Отца, — ответила она. — Я ненавижу его.

Он намотал ее волосы на кулак, будто ободрял продолжить, и начал:

— Из…

— Я солгала, — заявила она.

— Spätzchen, — пробормотал он.

— Мы не были счастливы. Мы были бедны. Мама много работала. Встречалась с парнями, которые ей нравились, и она думала, что сможет их полюбить, но им не нужна была женщина с детьми, они либо просто хотели урвать себе кусочек ее тела, либо слишком много пили и вели себя как мудаки. Она хотела снова найти любовь. А также хотела, чтобы кто-нибудь помог ей. Она хотела стабильности, для себя, для нас. Хотела большего. И нам с Адди приходилось наблюдать, как она проходит через это. Из-за него.

Ее голос был тихим, но резким, и когда она замолчала, Джонни ничего не сказал. Он не пошевелился. Не давил.

Просто лежал и ждал, когда она выложит больше.

Она так и сделала.