Россия восемнадцатого века – это здание, состоящее из одного только фасада. Это театральная декорация. Петр I поставил двор на европейскую ногу, и его преемники, по крайней мере в этом отношении, поддержали и развили его дело. Как в Петербурге, так и в Москве Елизавета окружена всей пышностью и великолепием, свойственными цивилизованным государствам. В ее дворцах мы видим целые анфилады зал, украшенных зеркалами, мозаичный паркет и потолки разрисованы художниками. На празднествах толпятся придворные, одетые в шелка и бархат, усыпанные золотом и бриллиантами дамы, одетые по последней моде, с напудренными волосами, нарумяненные и с пленительными мушками на уголках губ. Ее свита, штаты, камергеры, придворные дамы и лакеи своим числом и роскошью мундиров не имеют равных в Европе. Согласно многим современным свидетелям – некоторые русские писатели отнеслись к ним, по нашему мнению, слишком доверчиво, – императорская резиденция в Петергофе превосходит великолепием Версаль. Чтобы составить себе суждение об этом, всмотримся пристальнее в эту кажущуюся роскошь.

Во-первых, есть одна ненадежная, непрочная сторона, в значительной мере лишающая ее ценности. Дворец ее величества деревянный, как и почти все дворцы подданных. Когда они горят, что случается довольно часто, гибнут и все богатства, собранные в них, – драгоценная мебель, художественные предметы. Их строили вновь всегда поспешно и небрежно, не думая о том, чтобы придать им большую прочность. На глазах Екатерины за три часа сгорает московский дворец, имевший три версты в окружности. Елизавета повелела, чтобы его выстроили вновь за шесть недель, – приказание исполнено. Можно представить, какова постройка. Двери не закрываются, из окон дует, печи дымят. Архиерейский дом, где жила Екатерина после пожара, загорался три раза за время ее пребывания.

Кроме того, в этих роскошных внешне дворцах нет и следа комфорта и удобства. Всюду великолепные приемные покои, чудесные бальные и банкетные залы, а жильем служили несколько узких комнат, лишенных света и воздуха. Покои Екатерины в летнем дворце в Петербурге выходили с одной стороны на Фонтанку, представлявшую тогда зловонную лужу, с другой – на маленький дворик. В Москве еще хуже. «Нас поместили, – пишет Екатерина, – в деревянном флигеле, выстроенном лишь осенью; вода текла со стен, и все помещение страшно сыро. Этот флигель состоял из двух рядов помещений, по пять или шесть больших комнат. Комнаты, выходившие на улицу, отведены мне, остальные – великому князю. В моей уборной помещались мои девушки и горничные со своими прислужницами, всего семнадцать женщин в комнате с тремя большими окнами, но с одной только дверью, выходившей в мою спальню, через которую они и принуждены проходить за всякого рода нуждами… Кроме того, столовая их помещалась в моей передней». В конце концов установился другой способ сообщения с внешним миром – посредством простой доски, прилаженной к окну и служившей лестницей. Как видите, до Версаля еще далеко!

Екатерине приходилось не раз сожалеть о своем скромном прежнем жилище, в соседстве с колокольней, в Щецине или вспоминать с восторгом замок своего дяди в Цербсте или бабушки в Гамбурге. То были грубые, но прочные и просторные каменные постройки, относящиеся еще к шестнадцатому веку. В отместку за неудобства, которые она претерпевала за кулисами декоративной пышности своего нового, великолепного помещения, Екатерина написала следующие стихи, найденные впоследствии в ее бумагах:

Jean bâtit une maison

Qui n’a ni rime, ni raison:

L’hiver on y gele tout roide,

L’eté ne la rend pas froide,

Il y oublia l’escalier

Puis le bâtit en espalier…[7]