Дикарь - Надежда Мельникова

Дикарь поставил меня в безвыходное положение.

Глава 6

Глава 6

Я снова сижу в сугробе. Трясусь от холода, прижавшись к ограде. Спустя какое-то время слышу, как скрипит снег под ногами, кто-то приближается. От мороза даже слова замерзают на лету, но стихия совсем не мешает мне демонстрировать отчаянную девичью гордость. Если это он, то пошёл он к чёрту.

— Вернись на конюшню, Барби! Замёрзнешь.

Запрокидываю голову, отмахиваясь от падающих с неба снежинок. Ко мне верхом на коне подъезжает Михайлов. Из ноздрей его лошади валит пар и, замерзая на ветру, инеем оседает на толстой шоколадной шкуре.

— И не подумаю возвращаться! Скачите обратно.

— Если ты останешься на улице, то превратишься в лёд.

— А всего лишь надо было подписать бумаги!

Михайлов усмехается и, наклонившись, подаёт мне руку. Очевидно, он задумал закинуть меня в седло и потащить обратно. Только я руки не принимаю и гордо отворачиваюсь.

Михайлов уезжает. Смотрю на хвост удаляющейся лошади и жмусь к столбу сильнее. Постепенно нападает безразличие к жизни. Уже не так уж и важно, умру я от холода или нет. Прислонившись к ограде, разглядываю облака. Руки замёрзли, их свело судорогой, лицо жжёт ветром с льдистым снегом.

— Боже мой! — Выскакивает из автомобиля староста.

Надо же, я даже не заметила, как он подъехал.

— Скорее в машину! Вы у нас тут точно коньки отбросите. Забавушка, ну как же так? Опять! Опять до посинения замёрзли!

Он поднимает голову. Смотрит куда-то вдаль, очевидно перекрикиваясь с дикарём.

— Справимся! — кричит ему староста.

Поднимает меня со снега. С ним я иду, и староста, приобняв, на ходу растирает мне плечи. Прижав к себе, ведёт к передней двери машины. Помогает сесть.

— Михайлов на Призраке за вами прискакал. Вы зачем от него сбежали? Почему не остались внутри? Ждали бы меня в конюшне, я бы посигналил. — Включает печку на полную мощность.

— У нас с вашим Михайловым не складываются отношения. — Сжавшись в комочек, падаю на бок, прижимая голову к стеклу боковой дверцы.

Староста, нахмурившись, меня осматривает.

— У вас шапка вся в снегу. — Ухаживает за мной Семён. Заметно волнуясь, сдирает с меня головной убор, трясёт одной рукой, едва не съезжая в кювет. — Сейчас ко мне поедем, я вас чаем напою и обогрею.

Его предложение вызывает истеричный смешок, а Сёма всё никак не отстанет от моей шапки. Конечно, она мокрая, она ведь в снегу побывала. Потом я её нашла и нацепила как есть.

— Всё равно не понимаю. Неужели Михайлов не мог предложить вам горячих напитков? Одеяло? Никакого гостеприимства.

— Напитков? — ещё один смешок, искренний и полудохлый.

Знал бы ты, Семён, что он мне предложил.

— Ну хоть подписал он всё, что вам было нужно?

На этот раз даже смешок не получается.

— Нет.

— Вот же зараза.

Дальше разговаривать желания нет. Да и нос течёт так, что хоть ведро подставляй.

— Вам бы в баньку и пропариться хорошенько. Клин клином вышибают.

Улыбаюсь, кивнув, но только из любезности. Баню я не люблю. А уж перспектива голой париться со старостой меня совсем не привлекает. Я бы уже домой поехала, достаточно намёрзлась за два дня. Да без подписи возвращаться смысла нет.

Дом старосты совсем не похож на дом дикаря. Он большой и светлый, сплошь в пастельных и молочных тонах. Полагаю, что когда-то Семён здесь жил вместе с мамой. Она умерла, и староста продолжает поддерживать её порядок. В интерьере остро ощущается вкус пожилой женщины.

Понятия не имею, почему староста не привёз меня к Степановне, но я не хочу сейчас разбираться. Сил от холода совсем нет. Рада оказаться в тепле. Лишь бы не на улице и не на ветру.

— Вы бы хоть разделись, Забавушка, — смеётся Сёма, наливая мне из большого железного чайника дымящийся горячий чай.