Закрытое сердце - Натали Вэй (2023)

Звук покорёженного железа, бьющегося стекла. Мир переворачивается вверх тормашками. Туда-обратно. Ремень безопасности обжигает грудную клетку резкой болью.

Голова взрывается на сотни мелких осколков. Свет меркнет.

***

Пик, пик, пик…

Голова раскалывается. Сука. Обещаю, брошу бухать, только выключите это.

Пик, пик, пик…

Кажется, к моим векам прикрепили стокилограммовые гири. С огромным усилием мне удаётся приоткрыть глаза. Яркий свет тут же обжигает их своей резкостью.

– Глеб, Глеб, ты меня слышишь? – зовёт меня смутно знакомый голос, я пытаюсь осознать происходящее, но сознание уплывает от меня, и я снова проваливаюсь в беспросветную тьму.

***

– Ты выродок. Я просто не понимаю, как у меня мог родиться такой сын. Мне стыдно быть твои отцом.

Я лежу на кровати в больничной палате сияющей чистотой. В воздухе витает чуть заметный аромат хлорки и едкий запах каких—то медикаментов. Отстранённым взглядом рассматриваю потолок и жду, когда прекратится словесный поток моего отца. Он, как всегда, в идеально сидящем костюме, ослепляет своей уверенностью и подавляет всё, к чему прикасается.

– Ты меня вообще слышишь? – злобно шипит он.

– Слышу, – отстранённо отвечаю я, продолжая представлять, что его нет. Что это не его слова. «Мне не больно, меня не задевает, я ничего не чувствую» – повторяю я про себя.

– Да если бы не я, ты бы сидел за решёткой. Ты хоть это понимаешь? Свинья, неблагодарная. Как ты мог додуматься сесть пьяным за руль? Ещё и посадить с собой эту малолетку. Тебе и не снилось, сколько денег мне пришлось заплатить её матери, чтобы она не подавала на тебя в суд. Тебе что, шлюх мало? Зачем насиловать малолетку?

Морщусь, как от зубной боли. Я её и пальцем не успел тронуть, а жаль.

– Я так и знал, что из тебя не вырастет ничего путного, ты всегда был слабохарактерным и бесхребетным. Да лучше бы сдох ты, а не он! – этими словами он забивает последний гвоздь в крышку воображаемого гроба. Но я настолько привык к ним, что они меня больше не трогают. Я ничего не чувствую, кроме раздражения и желания, чтобы он от меня отстал и оставил наконец—то в покое.

– Да что я от тебя жду? Ты тряпка. Даже бабу возле себя удержать не можешь, какая по счёту тебя бросила?

Я сжимаю зубы и прикрываю глаза. Злость наполняет мою душу, я чуть не сдох и у меня нет ни малейшего желания слушать его слова. Я устал и, может быть, поэтому обессиленно шепчу впервые в жизни:

– Иди на хрен.

– Что ты сказал щенок?

– Иди. На хрен. – чеканю я.

Он подлетает ко мне и хватает меня за грудки больничной одежды, ребра простреливает невыносимой болью. Мать, всё это время тихо стоявшая в углу, наконец-то превращается из статуи в человека. Она начинает причитать и махать крыльями, как курица-наседка.

– Дорогой, пожалуйста, успокойся, он просто не в себе. У него сотрясение. Отпусти его, пожалуйста, пошли, милый.

Мне противно слышать её голос. Как всегда, она на его стороне. Чтобы он ни делал, чтобы он ни говорил.

Радует то, что они наконец—то убираются из моей палаты, оставляя меня один на один с собственными демонами.

***

Когда я начинаю проваливаться в спасительную дрему, дверь приоткрывается, и в палату вваливается Азалия. Я недовольно вздыхаю, только психолога мне тут не хватало.

– Привет. Вижу, ты безумно рад меня видеть, – мило улыбаясь, язвит она. Вот только покрасневшие глаза и опухшее лицо выдает, что сестра плакала. Предпочитаю промолчать на её выпад.

– А здороваться тебя не учили? – продолжает она.

– Чего надо? – сухо спрашиваю я.

– Пришла справиться о здоровье своего братика и вижу: лежит, дерзит, значит, жить будет.

– Можешь валить, я не нуждаюсь в твоём сочувствии.

– Я уйду, мне вот только интересно, а совесть тебя совсем не мучает? – она заглядывает в мои глаза. Что она пытается в них увидеть?

– А должна?