День, в который… - Екатерина Некрасова

Драгоценности посыпались на стол, на бумаги, — стук привел Норрингтона в себя. Золотые часы с бриллиантовым вензелем, на толстой золотой цепочке; нитка жемчужных бус; золотой наперсток; кольца…

У Норрингтона вспыхнули уши. Злость. Ну надо же, так и остался наивным дураком, забыл, с кем имеет дело… Отвращение. И это отвращение отразилось на его лице, когда он повернулся к пирату. Холодно сказал:

— Это мародерство.

Воробей продолжал улыбаться. Сощурились темные глаза в траурных накрашенных ресницах… Командор смотрел в эти глаза. Смотрел — и ничего не мог с собой поделать; он чувствовал себя кроликом перед змеей. Смотрел… Судорожно сглотнул. Глаза. Цвета темного янтаря. Никогда прежде столь поэтические сравнения не приходили ему в голову применительно к чьей-либо внешности. Джек… Пират опустил ресницы; ухмылка сделалась шире:

— Я беспокоился за вас, командор…

«А все остальное не имеет значения», — понял Норрингтон недосказанный конец фразы. Нет, каков наглец! Резко отвернулся; позор, он не может в присутствии своих людей смотреть в глаза этому человеку…

И все же… все же… ТАК невозможно притворяться. Во всяком случае, Норрингтон хотел в это верить. Он так мучительно тосковал по этому человеку — ему казалось, он согласится на все, чтобы просто еще раз увидеть; и вот…

Офицерик кашлянул.

— Я послал доложить полковнику Фишеру, сэр…

Командор повернулся было к нему — и в этот момент в коридоре застучали шаги.

…В отличие от подтянутого Норрингтона, полковник был грузен; высокомерное выражение не сошло с его лица, когда он вступил в кабинет.

— Добрый день, командор… — холодно начал он и тут заметил между солдатами потупившегося пирата. — Это? — на одутловатом холеном лице выразилось недоумение; полковник поднес к глазам золотое пенсне, висевшее на его шее на цепочке. Он разглядывал Воробья, словно насекомое в микроскоп, хотя тот стоял в двух шагах, — разглядывал, и удивление на его лице все возрастало. — Это — Джек Воробей?

— Д-да, сэр… — слегка заикаясь, отозвался мальчишка-офицер. Щелкнув каблуками, представился: — Сержант Томас Уайтекер, разрешите доложить, сэр?

Фишер, не дослушав, махнул на него рукой; повернулся к Норрингтону. На лице полковника было величайшее изумление пополам с гадливостью:

— И это — ваш знаменитый бандит?

Норрингтон пожал плечами — ответил туманно:

— Полагаю, у нас нет оснований не доверять вашим людям, полковник…

Знаменитый бандит втянул голову в плечи, выражая горькое раскаяние всем своим видом — судя по виду, он и сам сомневался в том, что он — пират, и в том, что — Джек Воробей; трагически-страдальческой гримаске позавидовала бы любая невинная жертва.

Полковник моргнул. Из-за обшлага мундира вытащил кружевной платок; одной рукой прижимая его к носу, а другой придерживая на носу пенсне, подступил к Воробью чуть не вплотную.

— «Черная жемчужина»… этот ужас всего Мэйна…

— Ну, ужасом Мэйна она была с другим капитаном… — возразил Норрингтон.

Фишер не слушал его; будь полковник натуралистом, можно было бы решить, что увиденное в микроскоп насекомое доселе оставалось неизвестным науке. Пират втянул голову в плечи еще сильнее и отодвинулся; полковник гневно махнул на него платком — пират отшатнулся с комическим ужасом на лице. Норрингтон из последних сил давил расползающуюся ухмылку.

Он был сейчас всецело на стороне паясничающего Воробья и ничего поделать с собой не мог. Да и не хотел.

— Хорошо… — Полковник медлил, видимо, собираясь с мыслями; растерянность на его лице сменилась решимостью. — Хорошо же, — он повернулся, величественным жестом указывая на Воробья. — Я забираю его.

Командор не поверил своим ушам. Шагнул вперед:

— Полковник Фишер?