Пташка - Ксения Скворцова

Ивар удивлённо повернулся к другу и усмехнулся, приподняв одну бровь.

— Твоя красна ягода сама на меня накинулась. Да и не очень ты её берёг, вся в слезах выскочила.

Бьярки поднял голову, неверяще воззрившись на друга.

— Она не моя, и речь не о том, — огрызнулся он. — Никак, в княжеском детинце дворовые девки перевелись, что ты на наших заглядываться стал?

Улыбка спала с лица Ивара.

— Дурень, ты зачем её сюда притащил?

— Отец велел, — мрачно ответил Бьярки, опуская взгляд себе под ноги.

— Она, может, и не боярского рода, но отец твой её в дом взял. Она помогла ему, когда на него напали. Не ровен час, дочерью назовёт. Полно тебе. Оставь свои обиды.

— Не могу я, с души воротит. Видеть не могу её.

— Да уж, не можешь, — усмехнулся Ивар. Он поднял с земли прутик и задумчиво провёл им по песку. — Много ты дворовых девок видел, чтобы знали, с какой стороны к такой лошади подойти? Или как меч держать?

— Девка прялку да ухват должна уметь держать, а больше ничего. Что мы, сарыны разве, чтобы наши женщины по полям скакали да мечами махали? — с отвращением ответил Бьярки. — Давно ли ты сам говорил, что не веришь ей?

Ивар пожал плечами.

— Когда я увидел её тогда.… Аж холодок у меня по спине пробежал. И вправду почудилось, что ведовство тут замешано. Не бывает таких совпадений. А потом, сколько раз не встречал её у вас на подворье, девка как девка. И сегодня, зарёванная, что дитя малое. Дрожмя дрожит.

Бьярки сглотнул.

— Не к добру она сюда явилась, чует сердце, беда через неё случится, — упрямо сказал он.

— Время рассудит, — свернул разговор Ивар, поднимаясь и хлопая друга по плечу. — Идём, нас уж заждались.

Они вошли в нагретую избу, показавшуюся Бьярки вдруг душной, встреченные радостными восклицаниями и смехом. За всю оставшуюся ночь он так ни разу не посмотрел в угол, где на полу среди безнадёжно перепутанных ниток валялось позабытое веретено.

25. Конюшня.

Ясные, залитые безбрежной синевой первые дни осени сменились туманными хмурыми рассветами, моросящими обложными дождями и стылыми ночами. Дороги расхлябились, но работы в усадьбе удалось завершить в срок, и теперь княжеский поезд ждал только первопутка.

Журавли потянулись по Птичьему Пути, который ночью проступал на небе молочными потёками. Люди, потревоженные пронзительными, тоскливыми криками, оставляли свои дела и провожали глазами колышущийся в серых облаках клин, тихонько шепча «колесом дорога».

Позади осталась суматоха заготовки урожая, и со двора сбавляли лишнюю скотину и птицу. В эти дни, когда из поварни седмицу кряду пахло душистой куриной лапшой, а ветер гонял по двору белые в клюквенных брызгах перья, Гнеда, которой стало ещё сложнее переносить запах и вид крови, наглухо закрывала ставни и запиралась в горнице, но даже так ей чудилось, что тошнотворный дух с бойни просачивался сквозь щели. Тогда она находила спасение за городскими воротами, уезжая с Пламенем в лес. Гнеда жадно вдыхала пряный, неосквернённый воздух, разлитый по голым, белеющим по утрам пожням, где из-под лошадиных копыт в разные стороны разбегались зайцы и лениво вспархивали толстые куропатки.

Но, несмотря на непогоду, на душе у Гнеды было спокойно и тепло. В одну из её вылазок она, к своему восторгу, нашла Злого. Он поселился на опушке и промышлял охотой на мышей, в изобилии водившихся в жнивье. Узнав Гнеду, он несколько раз облетел вокруг неё с криком, но не захотел садиться на протянутую руку. Девушке пришлось долго подзывать его, прежде чем соколок всё-таки согласился усесться на её кисть. И хотя Злой отказался возвращаться в усадьбу, Гнеда была счастлива, что он отыскался и не позабыл её, и с тех пор старалась наведываться в поле, чтобы повидаться со своим питомцем.