Вскоре принесли украинский борщ, который оказался вкусным и сытным. Утолив первый голод, они снова вернулись к беседе и болтали, как старые добрые приятели. К Эле окончательно вернулись силы, и она, уже ничуть не стесняясь, остроумничала и шутила, вспоминая истории юности. Эдик внимательно слушал и вставлял смешные реплики в разговор.

— Ну так вот, тогда я ещё не очень хорошо знала английский, — смеясь, рассказывала Эла. — А тот парень, который был в нашей группе, вызвался провести экскурсию по ночному городу. Мы-то с подругой поверили, что он знаток языка, наивные дурочки. Взяли авто на прокат и поехали…

— Подозреваю, что у него и прав-то не было. Просто он клюнул на красивых девчонок.

— Именно! Правда, далеко мы не уехали. На первом же повороте нас остановили. И на все вопросы полицейского этот друг только и мог сказать, что: «Ноу, ноу, что ви, что ви…» Вот это был номер!

— И как же вы выкрутились?

Фоном играла музыка: зарубежные хиты девяностых сменялись мелодичным джазом, но Эла не прислушивалась, всё её внимание было приковано к Полянскому. Но когда по залу полились трели саксофона и зазвучал ритмичный бит, не удержалась.

— Обожаю Дейва Брубека, — прищёлкнув пальцами, воскликнула Эла. — «Тейк файв» — лучшая из лучших джазовых мелодий!

— Может, станцуешь? — шутя, предложил Эдик.

— Для тебя — легко! — многозначительно изрекла она, чувствуя, как от удовольствия кровь пульсирует в висках.

И всё бы хорошо, но неожиданно в их маленький оазис вмешались звуки фортепиано. Полянский помрачнел, и от его былой непринуждённости не осталось и следа. Прикрыв глаза, он молча откинулся на спинку кресла и затих.

Эла осеклась, подумав было, что сморозила какую-то глупость. Мелодия рояля звучала всё громче и трагичнее, нежные переливы дополнились глубокими аккордами, будто изливали боль души. Эла огляделась по сторонам и внезапно поняла причину отчуждения Эдуарда. Интерьер ресторана, так похожий по стилю на внутреннее убранство загородного дома Полянских, фортепианная музыка! Неужели он до сих пор живёт прошлым?!

Очнувшись от мыслей, Эдуард открыл глаза и некоторое время смотрел в пустоту.

— Прости, я что-то задумался, — наконец произнёс он, натянуто улыбнувшись. — «Элегия» Рахманинова. Нравится?

— О, нет, это не по моей части, — Эла пожала плечами, с трудом подавив досаду. — Настолько проникнуться классической музыкой мне не дано. Но знаешь, я ничуть не жалею об этом.

— А я с годами научился слушать и ценить. Мне нравится этот небольшой ресторанчик, в воскресные дни тут играет струнный квинтет, а по четвергам, как ты уже убедилась, готовят отменный борщ. Я, как знаток хорошей кухни, люблю бывать здесь.

— Ах, вот оно что? А я-то думала, ты приезжаешь сюда слушать Рахманинова, — поддела его Эла, лукаво улыбнувшись. И тут же отругала себя за несдержанность: рано, рано показывать зубки.

Эдуард немного смутился.

— Ну что же мы всё обо мне да обо мне? Ты по существу так ничего и не рассказала.

— Да что у меня может быть интересного? Переосмыслила жизнь, решила начать всё с нуля. Как думаешь, Эдик, не поздно ли мне добиться доверия взрослой дочери?

Взгляд Полянского потеплел, и на лице снова заиграла улыбка.

— Лина — добрый, светлый человечек, но, несмотря на это, всё равно нужно будет очень сильно постараться, чтобы подобрать к ней ключик.

— Я стараюсь, правда стараюсь! — пылко произнесла Эла, — но ты прав, это не так просто. — вздохнув, она опустила глаза и тут же сменила тему. — А как твои родители? Света? Филипп?

— Света живёт в Питере, заведует клиникой репродукции. Отец перенёс инсульт полгода назад, и теперь мы с мамой занимаемся его реабилитацией. Выходит понемногу, но работы ещё много. Филипп… — Эдик озабоченно нахмурил брови. — Этот парень давно уже вышел из-под контроля и, в общем, всё сложно.