Яд в моём сердце - Рита Трофимова

И сердце Элы оборвалось. Да как же она забыла! Среди фотографий в рамках, что стояли на крышке инструмента, затерялось и фото его жены, Марины Лавровой. Ещё вчера, вытирая пыль, Эла задвинула её портрет подальше с глаз, но Лина вернула фотку на место. Упрямая. Упрямая девчонка!

— Нет, — взмолилась Эла, чуть не плача. В несколько шагов она оказалась у инструмента и, положив рамку стеклом вниз, обернулась к нему. — Эдик, нет, останься, пожалуйста, умоляю…

Поставив фужер на стол, Полянский опустился на край дивана, обхватил руками голову и горько простонал. Плечи поникли, и во всём его облике ощущались надломленность и скорбь.

Почти не дыша, Эла устремилась к нему и осторожно присела рядом.

— Эдик, пожалуйста, не нужно так, — всхлипнула она, чувствуя себя чем-то мелким и ничтожным в сравнении с его пожизненной любовью к Марине. «Разве возможно так любить, разве возможно так?» — билась отчаянная мысль.

— Если бы ты знала, как тяжело терять, — почти беззвучно выдохнул он.

— Я знаю, — задрожала Эла, не смея взглянуть на него. — Знаю, что такое терять.

— Она была ангелом. Ангелы… они ведь не живут на земле, они спускаются с небес, забирают душу… а потом уходят навсегда.

Эла ужаснулась его словам. Да в своём ли он уме? Сколько можно убиваться и страдать? Сколько можно жить прошлым?!

«Глупости!» — кричало её сознание, в груди нестерпимо жгло от обиды и ревности. Эла с трудом сдержала крик, боясь вспылить, эмоции рвались наружу дикой истерикой. «Ты сам себе всё придумал. Она была обычная, земная! Она тебе изменила! А я… я бы никогда… я ведь лучше! Посмотри же на меня, Эдик!» Однако вместо этих слов она прошептала, сцепив дрожащие пальцы:

— Как же ты жил все эти годы?!

Но он ничего не ответил.

Они сидели неподвижно, взгляд её украдкой скользил по рукам Эдуарда, поднялся к груди, задержался на мелких морщинках в углах глаз. Элу тянуло к нему, а он… будто ждал чего-то и задумчиво смотрел в пустоту. И она не сдержалась, коснулась его плеча, погладила затёкшие мышцы шеи, проникла под ворот рубашки. Пальцы прошлись по гладко выбритому подбородку, остановились на линии губ. Он шумно вздохнул, задержав её руку в своей. Ах, если бы Эла могла найти слова утешения, то обязательно произнесла бы их, да только мысли мгновенно разлетелись, как парашютики одуванчика на ветру. Остались лишь ощущения — острые и обжигающие.

— Эла, что… ты со мной… делаешь? — сбивчиво шептал он, стремительно привлекая её к себе.

Губы — приоткрытые, нервно трепещущие, почти соприкоснулись, жаркое дыхание смешалось, и от этого у Элы закружилась голова. Ничего не изменилось по прошествии стольких лет — она испытывала те же пылкие, те же сладостные чувства. Он нежно и в то же время требовательно сжал её в объятиях, вдохнул аромат волос и жадно припал к губам. Руки Элы гладили его плечи, пальцы отыскали пуговицы на рубашке и мягко освобождали из петелек. Пусть он тоскует по Марине, пусть, но сейчас, этой ночью, он будет принадлежать ей!

Когда их тела соприкоснулись, Эла застонала от удовольствия и задрожала. Губы Эдуарда проложили огненную дорожку от шеи к груди, и она потеряла счёт времени.

***

Эла проснулась на рассвете от смутного шороха, будто кто-то в комнате возился с одеждой, хоть и очень тихо, заботясь о сне ближнего. Она прислушалась, не открывая глаз, но всё мгновенно стихло. Показалось? Тело приятно ныло, губы слегка припухли от недавних ласк. Боже! Они с Полянским всю ночь занимались любовью! Низ живота тут же налился сладостным томлением, в груди всколыхнулась жаркая волна. Эла приоткрыла веки, выхватив взглядом мужской силуэт у окна. Сунув руки в карманы и задумчиво глядя в утреннюю хмарь, Эдик стоял вполоборота, одетый в свой официальный костюм. В тусклом свете лицо его казалось бледным и суровым.

Эла откинула простыню, медленно, почти беззвучно, поднялась с постели и, совершенно нагая, направилась к мужчине.