Украденная невеста - М. Джеймс

Аника, с криком появляющаяся на свет. Воспоминание, которое я всю жизнь презираю, когда моя жена отвернулась от нашей дочери, увидев, что не подарила мне сына, и как она отказалась слушать, когда я сказал ей, что это не имеет значения, что она может подарить мне сыновей позже, что наша дочь будет такой же красивой, как и ее мать.

Начало конца.

Это не те вещи, о которых я хочу вспоминать. Не те вещи, которые я хочу помнить. Но, застигнутый беспокойным сном, все они все равно возвращаются ко мне.

Первый разлад между нами, из-за того, что Катя держала Анику всегда на расстоянии, как будто девочка была признаком ее собственной неудачи. То, как изменился наш секс, став упорной гонкой за тем, чтобы снова забеременеть, вместо страстных занятий любовью, которые были раньше. Катя, отворачивающая от меня лицо, когда я пытаюсь поцеловать ее, держа ее обнаженное тело в своих руках. Катя, говорящая мне, что я никак не могу простить ей, что мой первенец не был сыном. Катя, которая не слушает, неважно, как часто я воркую и балую свою дочь, неважно, как часто я говорю ей, что обожаю Анику, потому что она во всех отношениях крошечная копия моей любимой жены. Катя, которая сейчас может думать только об одном, чтобы подарить мне сына.

Вторая беременность и чуть теплая постель. Моя жена, бережно прижимающая к себе живот, как будто она могла изменить пол ребенка, просто достаточно сильно захотев. Моя жена, которая отказывается кормить грудью вторую дочь, которую она мне дарит, и отворачивающаяся от нее.

Наша первая настоящая ссора. Крики, вопли, оскорбления, которые я унесу с собой в могилу. То, что я наговорил в страхе за своих детей, беспокоясь, что они вырастут без любящей матери. Ночью я затащил ее в свою постель и сказал ей, что если она так сильно хочет подарить мне сына, то может снова взять мой член, прежде чем будет готова к этому.

Ночь, о которой я буду сожалеть всю оставшуюся жизнь.

Моя жена, не похожая на ту, на которой я женился. Более грустная, эгоистичная, меркантильная, одержимая своим телом и своей красотой и сохраняющая их, несмотря на ее настойчивое желание подарить мне еще детей. Сын, в котором, признаюсь, нуждался и я, независимо от того, как сильно я любил своих дочерей.

Ее любовь ко мне, угасала по мере того, как она училась любить детей, которых не собиралась мне дарить и как отстранялась от дочек. Ее маленькие радости заключались лишь в салонах красоты, драгоценностях, и то угасали, из-за неудачных попыток подарить мне сына. Я помню ее ужас, когда некоторые другие жены моих людей, приехавшие в гости из Москвы, оступились и рассказали ей о моем бизнесе больше, чем я когда-либо хотел, чтобы она знала.

Слезы, которые она выплакала, то, как она отвернулась, когда я спросил, побагровев от ярости, планирует ли она отказаться от дома, дизайнерских платьев и драгоценностей, стекающих с каждого дюйма ее тела, поскольку она так сильно ненавидела все, что я делал.

Я вспомнил последний раз, когда я брал ее, и то, как свет играл на драгоценностях на ее безымянном пальце, огромном бриллианте, с которым я просил ее выйти за меня замуж, и двух кольцах, которые я подарил ей на рождение наших дочерей. Все это разозлило меня. Я удерживал ее руку, желая сорвать бриллианты с ее пальца. Грубость тоже что-то пробудила в ней, какие-то эмоции, которых я давно от нее не испытывал, и она трахнула меня в ответ так, как не трахала раньше. Благодарный просто за то, что снова почувствовал что-то помимо вялой печали или надутых губ от моей жены, я не придал этому значения.

Я держал ее в своих руках и наслаждался ощущением ее тела, как раньше. Ее сладкие, горячие объятия, мягкость ее полных грудей и пышных бедер, изгибы, которые она так ненавидела и которые я любил чувствовать под собой, обернутыми вокруг себя. Когда мы закончили, она сонно прошептала рядом со мной, что, возможно, у нас родился сын.

А потом я уехал на месяц в командировку в Россию.