Запретная любовь - Халит Ушаклыгиль (2023)

Он снова поискал спичечный коробок. Бехлюль предполагал, что подавленные и онемевшие чувства разгорятся, если он увидит себя среди вещей в комнате, рядом с мелочами, постоянно сопровождавшими его мысли. Он чиркнул спичкой, подошёл к письменному столу и зажёл свечу, спрятанную за маленьким испанским бубном. Потом протянул руку в коробке сигар на письменном столе и взял оттуда гаванскую сигару.

Теперь он мог как следует подумать в дыму сигары, с улыбкой глядя на мелочи. С этого вечера в его любовной жизни начался необычный период. Он вдруг поднялся выше обычных занятий любовью и убогих отношений. В его жизни завершились небольшие любовные истории и началась долгая история любви со всевозможными страстями, желаниями, горячкой и блаженством. Он считал жалкими и ничтожными все старые воспоминания. Они обесценились как сделанные в детстве наброски, которых теперь стыдятся, хотят выбросить и сжечь. Он напишет уникальный шедевр любви и после этого может закрыть любовную жизнь.

В комнате хранились следы почти всех старых воспоминаний. Его взгляд скользил туда-сюда по стенам, казалось качавшимся в дрожащем свете свечи, оживлял истории, а затем безжалостным ударом превращал эти ценные реликвии любовных воспоминаний в обломки игрушек, которые теперь нужно выбросить. Да, чем ещё, кроме детских игрушек на выброс, они могут быть теперь, после Бихтер? Он удивлялся, что прежде придавал им такое значение. Вот нарисованное простым карандашом расплывчатое лицо молодой женщины, которая была для Бехлюля одним из наиболее сложных увлечений. Целое лето он бродил по набережной Эмиргана, чтобы увидеть её. Любовь глазами… Наконец он получил от неё розовую ленточку, связывавшую четыре разноцветных гвоздики. Бедные цветы, бедный кусочек атласа! Кто знает, что ему хотели сказать разные цвета? От этого приключения осталось расплывчатое изображение простым карандашом на листе бумаги, в рамке из выцветшей розовой ленточки, с засохшими гвоздиками в углу. Дальше, под клеткой, болталась связка бальных книжек, то есть богатый журнал воспоминаний. Он в особенности помнил девушку из немецких евреев, встреченную им на представлении Опера Итальяна, которая обезумела от желания увидеть себя женой турецкого чиновника из-за ходивших в то время слухов, что Бехлюль будет генеральным консулом в модном месте. Каждую встречу с ним она говорила о браке. История закончилась тем, что мать, которая не могла отдать дочь в жёны Бехлюлю, отдалась ему сама. Затем его взгляд упал на элегантную вуаль из красного атласа, запутавшуюся на голове статуи бога Вишну над клеткой. Он сказал про себя:

— Ах, Шарлот! Распутная девица… Как она огорчила меня в ту ночь! Её невозможно было узнать, пока, наконец, он не снял с неё вуаль в Гамбринусе. Кто бы мог подумать, что в карнавальную ночь в Одеоне возможно встретить серьёзную гувернантку, выглядевшую целомудренной, как английский издатель Библии?

Бехлюль улыбнулся, глядя на букет папоротников, засохший в японском цветочном горшке. Он собрал их во время любовной прогулки в лесу Алемдага.

— Бедная Икбаль! — говорил он про себя. — Она обязательно хотела прогуляться со мной в лесу.

Не знаю, прочитала она это в рассказе, или увидела в стихотворении… Она рисковала ради этого. Для неё это была такая жертва, которая лучше любых клятв докажет её любовь ко мне. Болезнь почти всех женщин: казаться самоотверженной…

Так он оскорблял все любовные воспоминания, следы которых находились тут и там в его комнате. Он соберёт их безжалостной рукой, разорвёт фотографии и письма в ящике письменного стола и в его жизни останется только она, только Бихтер.

Вдруг ему в голову пришла Пейкер. Он сказал одними губами: «Глупая!» Почему она не приняла его? Полтора года назад он столкнулся с непроходимой глупостью. В своей философии он находил только одну причину быть отвергнутым женщиной: глупость! О! Как хорошо он отомстил Пейкер, получив Бихтер. Сейчас он хотел подойти и крикнуть ей: