Позднее счастье - Аида Богдан

Один из сидельцев по кличке Шнырь решил накнокать лоха, или, выражаясь воровским языком, подыскать жертву для игры в карты. Он несколько раз обратился к новичку с места, но тот делал вид, что не слышит и оставался лежать, пришлось подойти самому.

— Эй, фраерок, ты глухой или как?

— Вы что-то хотели, уважаемый?

— А ну быра встал со шконки и дал о себе полную раскладку.

— Я вас не понимаю, прошу выражаться яснее.

— Не понимаешь? Да ты у меня ща на цирлах дыбить будешь.

— Будьте добры, встаньте чуть подальше, вы нарушаете границы моего личного пространства.

Шнырь вначале оторопел о такого нахальства, а потом рассвирепел. Он оглянулся на корешей, как бы призывая тех в свидетели, что вахлак совсем оборзел, после чего исторг из себя поток отборной брани, состоявший из непонятных слов.

— Что? Ты мне тут ещё вякать удумал, форшмак недоделанный? Ах ты бажбан базарный, ты в самом деле валенок или только прикидываешься? Да ты у меня сейчас будешь верзать через варежку.

Остальные четверо подошли поближе, чтобы не пропустить всё веселье. Когда ещё удастся так позабавиться? На беду Николая, в голове снова прорезался молчавший со времени задержания внутренний голос, что лишь усугубило его положение, ибо он стал ему отвечать.

— Вставай, не время строить из себя путёвого, иначе тебя сейчас побьют. Что непонятного? Перевожу на пальцах.

— За что меня бить? Я лежал и никого не трогал. Этот мордатый сам подошёл, чуешь как от него воняет?

— Ну и что. От других тоже воняет, и от тебя через пару дней так же вонять будет. Ты разве ещё не понял, Николенька, что ты с ними в одной упряжке? Тебе с этими товарищами надо дружить.

— Ещё чего, гусь свинье не товарищ. Не собираюсь я с ними дружить. И вообще, я скоро отсюда выйду, а эти уркаганы так и сгниют в своём дерьме.

— Ну всё, приплыли, Николай первый. Видит Бог, я старался помочь, но теперь тебя даже адвокат не спасёт.

Бывалые урки успели поучить неучтивого сокамерника уму разуму ещё до приезда адвоката. Не мудрствуя лукаво, они надавали невежде тычков и затрещин, а потом макнули головой в отхожее место, после чего от него самого разило так, что впору святых выносить.

Забившись в угол и закрыв глаза, Николай раскачивался из стороны в сторону, как сомнамбула, и тихо бормотал себе что-то под нос. И хоть на теле не было видно следов избиения, но от этого боль не становилась меньше.

Хотя, что такое боль физическая в сравнении с душевной, заполнившей его изнутри? Моральные страдания подчас намного труднее вынести. Как смириться с гибелью своего неродившегося ребёнка?

Пусть не нарочно, но Николай был виновен в смерти Татьяны. Знай он о беременности, разве позволил бы ей упасть? Но сделанного не воротишь, как ни старайся.

— Ну, нельзя же так убиваться, Николенька. Не переживай, наш малыш непременно родится, но только после свадьбы. Всё должно быть, как положено, платье, кольцо, фата, а потом и ребёнок у нас будет, — успокаивала его покойница, появившаяся так же внезапно, как до этого голос в голове.

— Уйди, не хочу тебя видеть и слышать. Почему ты ничего мне не сказала?

— Чего уж теперь вспоминать, дорогой? Ты главное женись на мне и всё наладится.

— Сгинь, изыди, свадьбы не будет.

— Тогда и сына никакого не будет, это понятно?

Бормотания Николая постепенно перерослои в завывания и Шнырь снова цыкнул на него. Он уже хотел призвать остальных повторить экзекуцию, но тут в камеру вошёл охранник. Адвокат Николая Богачёва наконец прибыл в СИЗО и желал переговорить с клиентом.

— Что здесь происходит?

— Сами не в курсах, начальник, воет без остановки. По ходу, фраерок ваш гонит гусей или беса.

— А почему от него так воняет?

— Говорю же, малахольный какой-то, видать так хочет на волю, что решил вылезти через клозет, насилу выдернули его оттуда. Понял, что отсюда не сбежать, вот и воет.