В порыве злости я так и собирался сделать. Только прежде сам напробоваться. Так, чтоб надоела. Сначала — для себя.

Но блядь.

Я не воюю с женщинами.

Это какое-то уродство. Запредельное. Херовый метод. Самый, блядь, херовый.

Смотрю на нее, распластанную, и член дергается до искр из глаз.

Хочу.

Хочу так, что челюсти сводит.

Вся распахнутая. Вся раскрытая.

Мне принадлежащая без всяких прав.

Моя.

Вещь, игрушка, заложница. Вся моя.

Так бы и драл. Сутками напролет.

Забросил бы ножки эти раздвинутые себе на плечи, еще сильнее распахивая. Вонзился бы одним толчком в розовую сердцевинку, которая отсюда мне блестит и мозги на хрен ошпаривает.

Выбил бы. Выбил бы из нее стоны. Крики. Мольбы.

А после перевернуть.

Изогнуть тонкую спину. Впечатать головой в подушки.

И брать. Яростно. Дико. До бешенства. Чтоб искры из наших тел полетели. Чтоб мокрыми от пота стали. Всю ее спермой бы залил.

Чего церемониться?

Но пальцы помнят, как там внутри было сухо.

И, блядь, от самого себя противно вдруг.

Хрен знает, с чего.

С того, что помню, как подо мной истекала? Как извивалась, так же яростно отвечая на мой дикий поцелуй?

Дикая кошка. Страстная. До одурения.

Такой. Такой снова ее хочу. И на меньшее, блядь, уже не согласен!

И будет.

Будет моей. Будет извиваться. Умолять, чтобы трахнул. Сама на четвереньки передо мной встанет. Сама ноги свои распахнет.

— Перестань так смотреть, — сам не понимаю, почему меня так раздирает злоба, когда вижу, как в ее глазах ядовито плещется ненависть.

Да. Она бояться должна. До жути. Подыхать от страха.

И безусловно, упасть добровольно на колени и умолять своими пухлыми, дрожащими и губками и розовым страстным язычком, чтобы я был к ней добрее.

Но нет. Чертовка как кислотой прожигает меня ненавистью.

И это выбешивает. Злит так, что хочется зарядить кулаком по всей мебели вокруг.

Глава 28

— Не передумала?

Отстегиваю ногу от наручников.

Такая тонкая. Пальцы — просто атлас. Разминаю, не отводя от нее пристального взгляда.

А правда в том, что, блядь, и оторвать не могу.

Будто пропасть.

Смотреть бесконечно хочется. Грани ловить. Там каждая эмоция видна так ярко, что захлебнуться можно.

— Алиса.

С шумом втягиваю воздух.

Блядь. Одуренно. Все здесь уже успело пропитаться ее запахом.

И ведет. Как от крепкого скотча. Ведет так, что не сдерживаюсь. Разминаю наверняка затекшие лодыжки прикусывая нежную кожу на стопе.

— Я объяснил тебе расклад, — выписываю пальцами узоры на ноге. Разминаю обеими руками. Как током бьет по пальцам. Каждое прикосновение — как маленький апокалипсис. Да.

— Дал время осознать, — отстегиваю вторую ногу, резко сбрасывая первую.

Трудно не забросить ее себе на плечо.

С любой так и сделал. Но тут… Блядь, мне нужно, чтобы она сама!

— Ты же понимаешь. Все зависит только от тебя. Алиса!

Это пиздец, как сносит башню. Какая она настоящая. Вулкан.

В глазах ни хрена нет подчинения. Даже, блядь, слабости, жалости к себе, и той нет.

Лютая. Лютая ненависть. Такая, что будто плетью меня по лицу хлещет.

Привык к другим. К покорным и послушным.

А теперь задыхаюсь, физически ощущая ее лаву внутри.

Настоящая.

А все остальные теперь кажутся просто пластмассовыми.

Впервые вижу такой ураган страсти. Пусть и яростной. Ее, кажется, можно попробовать наощупь. Даже, блядь, воздух сгустился вокруг. И скоро вспыхнет. Нет. Такое уже не отпустишь. Хоть раз попробовав, захочешь глотать и глотать. Снова и снова. Нажраться. Потонуть. Уйти, как под высокую волну. Аж уши закладывает.

— Никогда! Ты раньше сдохнешь, чем я добровольно тебе отдамся!

Шипит, извиваясь дикой кошкой. Ноги тут же сжимает. Переплетает. Как узлом.

Дикарка. Настоящая.