Цугцванг - Ария Тес

Говорю, как бы невзначай, а сама взгляда отвести не могу от красивейшей луны, висящей над озером у нашего дома, словно огромное, белое блюдце.

Макс слегка улыбается, но не смотрит на меня, лишь на Спутник нашей планеты, хотя я и знаю, что это скорее притворство. Озорство. Игра. На моих нервах и выдержке, само собой.

— Сегодня ночью Луна впервые за много лет подошла к земле так близко. В последний раз это происходило в тысяча семьсот восьмом, а в следующий раз произойдет через триста пятьдесят лет. Мы поколение, которое застало это явление, после нас его увидят только наши пра-пра-пра и, возможно, еще раз "пра" внуки.

— Откуда ты это знаешь? — тихо спрашиваю и смотрю — как он хочет так и делаю — на него.

— В детстве мне очень нравилась астрономия. Я вырос, а увлечение осталось…

Макс медленно опускает на меня взгляд, и черт возьми, как же он красив в голубом свете редкой Луны. Его глаза такие мягкие, такие теплые, и я понимаю теперь, что все, что здесь происходит, никогда и не задумывалось, как какая-то игра. Он хотел показать мне чудо, явление, которое больше действительно никогда не увидит мое поколение, а еще разделить со мной часть своей жизни. И я готова разрыдаться, но держусь, чтобы не портить момент, вместо того спрашиваю.

— Из детства?

— Да. У меня было много книг про звезды, даже телескоп свой. Я как-то спросил у мамы, что там в небе так ярко светит? И она рассказала, что это звезды, на которых живут миллионы разных Вселенных. Миров. Других, не таких, как наш, более счастливых что ли. Ну…мне так всегда казалось. Я верил, что хоть где-то есть мир, где нет всего того плохого, что есть в моем. Больше всего на свете я хотел увидеть в свой телескоп этот другой мир, где все у нашей семьи по-другому.

Мое сердце сжимается. Сейчас здесь я вижу человека настоящего, без мишуры из сарказма и яда, я вижу его. Не красивое лицо, шикарное тело, очарование и обаяние, которыми он, как щитом, вечно прикрывается, а того настоящего Макса. Своего любимого человека. Он часто пускает меня за стену своего льда, и в эти моменты я обычно стараюсь лишний раз не шевелиться, чтобы не спугнуть, но сегодня поступаю иначе. Поднимаю его ладонь, сжатую в своих руках, нежно целую ее, а потом шепчу еле слышно:

— Мне так жаль…

Страшно посмотреть на него и увидеть, что я облажалась и сделала неправильный выбор, но разве я могу поступить иначе? Мне нужно быть смелой, он же смелый, раз рассказывает мне вещи, что так глубоко сидят в его сердце. Смотрю и не вижу злости, не вижу стены, которую он наспех собирает, я все еще вижу только его с легкой улыбкой на губах, теплой и родной, настоящей.

Он поднимает мои руки в ответ, оставляет на них свои поцелуи, но тупит взгляд и хмурится. Я не знаю, о чем он думает сейчас, но решаю не давить — даю ему пространство, чтобы решиться сказать, что он так хочет сказать. Я же знаю, что Макс словно на перепутье…

— Ты потанцуешь со мной?

Если честно, то я ловлю ступор. Краснею. Бледнею. Снова краснею, на что получаю мягкий смешок.

— Боишься?

«Он хотел сказать не это…» — отчаянно шепчет сердце, но я лишь бормочу.

— Музыки же нет…

«Значит еще не время, но я чувствую: однажды он обязательно скажет, просто нужно подождать еще…»

— Это да?

Это да. Вкладываю свою ладонь в его, разве я могу отказаться? Да и не хочу я отказываться. Макс притягивает меня к себе, обнимает за талию, вторую руку держит крепко, но при всей своей силе, нежно. Я слышу мерное, уверенное биение сердца, запах кислых яблок и сигарет, ощущаю его дыхание на своих волосах. Макс прижимается ко мне щекой, слегка ей гладит, улыбается. Я не вижу его лица сейчас, но знаю, что так и есть. Мы медленно двигаемся, а вокруг нас живет мир: кузнечики поют долгую, кажется даже вечную песню, легкий ветерок качает ветви деревьев, камыши. И разве можно сказать, что музыки действительно нет, когда вот она? В моих руках…