Возродившиеся из пепла - Энн Малком

— Мама! — воскликнула она и побежала в материнские объятия.

Мия выглядела прекрасно, даже несмотря на тяжесть горя, свалившуюся на ее плечи. Безусловно, она носила маску, чтобы защитить дочь от боли. Она была чертовски красивой женщиной, которую он когда-либо видел. И которую когда-либо увидит. Он это знал. Она была прекрасна. Эта мысль пронзила его сердце, когда их взгляды встретились поверх плеча Лекси. Она была прекрасна. Во всем. Внутри и снаружи. Это была невинная красота. Будто жизнь ни разу не приносила ей боли, лишений или трудного пути. Булл знал, что жизнь принесла Мии боль, лишения и чертовски трудный путь. Все составляющие, чтобы разрушить ее красоту и саму Мию. Вместо этого они сделали ее лишь краше. Запредельно красивой. Как гребаную сверхновую.

Поэтому, когда Лекси отошла от матери, у него не было другого выбора, кроме как подойти к ней. Прикоснуться губами к ее голове. Почувствовать ее тепло. Вдохнуть ее сладкий запах. Отдать ей все силы, какие только можно было отдать. Да, он отдаст ей с Лекси каждую каплю, что у него осталась, чтобы подарить им солнечный свет и направить по ровному пути. Он уже знал, что они — единственный свет в кромешной тьме его жизни. Они пробуждали надежду, что из пепла его души может возродиться нечто. В этот момент он понял, что больше никогда не сможет жить во тьме.

Мия

Неделю спустя

Я сидела в своей машине, глядя на арку из кованого железа передо мной, не в силах пошевелиться. Ремень безопасности все еще был пристегнут. Я только что заглушила мотор, но с места не сдвинулась. Не была способна на большее, чем просто смотреть на здание, так полюбившееся мне за короткое пребывание в Амбере. Одна из многих вещей, которые я полюбила. Но теперь я не понимала, как мне туда войти. Как я все еще могла его любить.

Прошла неделя с того дня, как я получила ужасную новость, с тех пор, как наш с Лекси мир и семья стали намного меньше. С того утра, когда наша с Лекси семья стала больше за счет байкера, оказавшего нам поддержку, без которой мы бы не выжили. Сборы, полет в Вашингтон, планирование похорон, неискреннее общение с невнимательными друзьями. Труднее пришлось с настоящими друзьями, которые были частью жизни не только Авы и Стива, но и нашей с Лекси. Тех, кого мы не видели месяцами, кто пришел нас поддержать. С ними было сложнее.

Общение с полицией вылилось в сущий кошмар. Пришлось давать показания, в то время как нам ни черта не говорили, только то, что случившееся со Стивом и Авой было кражей со взломом, пошедшими не по плану.

Все это время Зейн был рядом с нами. В основном молчал, но говорил в нужные моменты, когда это имело значение. Он всегда был рядом со мной, прикасался ко мне так часто, как только мог, заявляя на меня права. Его жесты трудно было назвать любящими, но они были максимально нежными, хотя большую часть времени он держался сурово и невозмутимо. Его нежные взгляды предназначались только для меня и Лекси. Он не избегал демонстрации того, что тоже заявляет на нее права. Убирал волосы с ее лица, сжимал руку, обнимал за плечи в те моменты, когда из-за горя она не могла улыбаться. Он давал понять миру и нам, что теперь является частью нашей жизни, нашей семьи. Лекси ничуть это не смущало; она привязалась к Зейну так, что мне казалось, она тоже заявляет на него права. Она даже не моргнула, когда он заселился со мной в один номер, который мы сняли в отеле. Номер, за который он настоял заплатить, когда я поняла, что не смогу находиться в доме Стива и Авы, в первом доме, который был у нас с Лекси после того, как мы сбежали из ада.

Именно тогда, в первую ночь в отеле после утомительного путешествия и организации похорон, я рассказала Зейну, почему не могу смириться с этим.