Возродившиеся из пепла - Энн Малком

У него был плохой день. Не то чтобы хоть один из его дней за последние четыре года можно было назвать хорошим. На самом деле, большинство из них можно охарактеризовать как чертовски ужасные. Настолько ужасные, что он планировал умереть. В эти дни он пытался заставить себя набраться смелости, чтобы съесть пулю. Затем его лучший друг поставил перед собой задачу убедиться, что он никогда не съест именно это блюдо. Так что сегодняшний день нельзя было назвать худшим, но он был чертовски плохим. Все из-за белокурой сучки, живущей через дорогу от него. Которая преследовала его в гребаных снах. Которая заставляла его ходить с полустояком лишь от одной мысли о ней. Слушая ее болтовню с дочерью о всякой ерунде, пока он менял ей шину, его охватил покой. Заставил голос разума умолкнуть. А его гребаный разум никогда не замолкал. Но, слушая их спор о каком-то чертовом актере и гребаных дурацких фильмах, они как будто ушли. Его демоны. Вот только никуда они на самом деле не пропали. И это было опасно. Светлые волосы, охеренно потрясные сиськи, красивые гребаные глаза. Она заставляла забыться. И он хотел ее. Но она была хорошей. Невинной. У нее была дочь. Чертовски милая малышка. Тем более, невинная. Добрая. Даже не боялась его. Дружелюбная, вела себя так, будто думала, что с ним стоит говорить. Он даже не знал, зачем это сделал. Сказал им свое настоящее имя. Имя, которое знала лишь горстка людей. Имя, которым его назвал только один человек. Человек, который был светом его жизни, пока его насильно не погасили. Булл не нес добра хорошим людям. Милым людям. Невинным. Вот почему не разговаривал с ними. Вообще-то, он ни с кем не разговаривал. Но в тот день и в каждый последующий он думал только о ней. О Мии. Что отвлекало. Мысли о ней. О ее сиськах. Упругой аккуратной попке. О губах, как бутон розы, которые она кусала, когда нервничала. Так она делала в его присутствии. Он это знал. Но она была забавной. Все равно разговаривала с ним, смотрела на него своими голубыми, как океан, глазами, которые он не мог выбросить из своей гребаной головы. Следовательно, его голова была полна дерьма, в котором он не нуждался.

Итак, у него был охеренно плохой день. Вот почему он сидел в баре клуба, наливая себе первую порцию виски, хотя часы едва показывали полдень. Так продолжалось всю последнюю неделю.

— Иисусе гребаный Христос, вы только посмотрите на это, — присвистнул Гейдж, один из его братьев. Он почти выдавливал лицом окно, выходившее на передний двор. — Только что появился такой лакомый кусочек, — он сделал паузу. — Бл*ть, Лаки уже на нее набросился, гадкий ублюдок.

Гейдж звучал искренне печально.

Булл покачал про себя головой. Гейдж был безбашенным. В одни дни, например, как сегодня, он был легкомысленным, похотливым шутником. Но в другие дни, когда того требовал случай, ублюдка как будто подменяли. Чему вы не хотели бы быть свидетелем. Его взгляд становился пустым, а сам он — холодным и безжалостным. Шутник исчезал. Появлялся убийца. У него были серьезные гребаные проблемы. Проблемы, которые, по мнению Булла, возникли из-за уродливых шрамов, скрывавшихся под татуировками на его руках.

Кейд и Брок развалились на диване без своих женщин, что было для них нехарактерно. Все потому, что сегодня утром у них состоялось собрание в «церкви». Опять же, что нехарактерно. Но дела шли хреново.

— Господи, — пробормотал Брок с ухмылкой. — Последнее, что нам надо, чтобы ублюдок пополнил свою коллекцию еще одной сучкой. Их у него и так слишком много. Если он не будет осторожен, однажды какая-нибудь из них узнает об этом и слетит с катушек, пристрелив засранца.

Гейдж продолжал смотреть в окно.

— Не похоже, что она здесь из-за него. Судя по всему, у нее проблемы с машиной. — Он покачал головой. — Чертовски горячая штучка, а водит нелепый девчачий «Жук».

Он произнес это так, будто женщина совершила преступление перед человечеством.