Возродившиеся из пепла - Энн Малком

Зейн пристально наблюдал за мной в этот момент. Его большой палец легко, как перышко, проследовал вниз от моего виска к челюсти. Словно в этот миг он увидел меня, увидел мои осколки. И мне казалось, это потому, что он сам был разбит.

Затем его рука обвела мою шею, глаза потемнели.

— На этот раз я трахну тебя еще сильнее, дикая кошечка, — хрипло заявил он, впиваясь в меня поцелуем.

Момент ушел, сменившись нашей взаимной страстью, отчаянием цепляться за то, что позволяли нам иметь наши сломленные души.

— Мама? — в замешательстве спросил сонный голос.

Я оглянулась на все еще полусонную Лекси, выходящую из коридора. Ей всегда приходилось выдергивать себя из постели, прежде чем как следует проснуться, и начало утра она проводила в образе очаровательного, помятого зомби. Когда она была маленькой, мне это нравилось. Она подходила и прижималась ко мне, пока сонливость окончательно ее не покидала. А еще она бормотала всякие странности, вроде, «В тостере арахис», что доставляло мне бесконечные часы удовольствия. Потом она повзрослела, и я познакомила ее с волшебной силой кофеина. Так я лишилась своих обнимашек с Лекси. Сейчас она смотрела на меня как на сумасшедшую.

— Доброе утро, милая, — весело прощебетала я, передавая ей чашку кофе.

Она сделала глоток и настороженно посмотрела на меня.

— Произошла какая-то ужасная национальная катастрофа? — спросила она.

Я оторвала взгляд от сковороды, на которой жарила яичницу, нахмурившись от странного утреннего приветствия.

— Если и так, то я об этом ничего не знаю, — ответила я.

Она подошла к кухонному островку.

— Умер кто-то из друзей или родственников?

Я уставилась на нее.

— Нет, конечно!

Может, фаза ее странных полусонных фраз вернулась.

Она сделала глоток кофе, выглядя намного более настороженной.

— Ад замерз? — продолжила она.

Я уперла руку в бедро.

— Надеюсь, что нет. Если Никки делает все правильно, проблем быть не должно. Но что за двадцать вопросов, Шерлок? (прим.: Никки — персонаж кинокомедии «Никки, дьявол-младший» в исполнении Адама Сэндлера)

— Ты готовишь, — указала она.

— Я умею готовить, — стала защищаться я.

— Да, если держать тебя под дулом пистолета, — согласилась Лекси.

Она остановилась, оглядывая меня с ног до головы.

— Ты одета, — также указала она.

Я посмотрела на юбку-карандаш и шпильки.

— Люди странно смотрят на меня, если я выхожу в одном нижнем белье, — заметила я, выкладывая яичницу на тарелку с тостами.

— Сейчас 7 утра.

— У меня есть часы. — Я передала ей тарелку.

— В них…

— Нет ли в них глютена? Нет, чудачка. Я бы не посмела отравить свою любимую дочь пшеницей, — прервала я ее, доливая себе кофе.

— Единственную дочь, — уточнила она, откусывая тост.

— Продолжай так думать, — парировала я.

— И все же, как я уже сказала… — она осуждающе посмотрела на меня. — Сейчас 7 утра. Ни разу в моей жизни, за исключением того единственного случая, когда ты решила, что мы должны встать и посмотреть Олимпиаду, ты не одевалась и не пила кофе раньше этого времени, — объясняла она между укусами. — И я могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз ты готовила мне завтрак.

— Эй! Не создавай мне образ ужасной матери. Я готовила тебе завтрак с самого рождения, — защищалась я. — Начиная с этих деток.

Я указал на груди, которые она рисковала испортить навсегда, пока я не перевела ее на детскую смесь.

Лекси бросила на меня неодобрительный взгляд, прежде чем проигнорировать упоминание о кормлении грудью.

— Поджарить «поп-тартс» и налить молоко в хлопья — не считается, — предупредила она.

Я прислонилась к стойке.

— Со всем уважением, но я не согласна.