Его трудное счастье - Таша Таирова

— Не всю, Люда, да и зарплату нам сама знаешь как платят. Офицерам ещё что-то перепадает, а сёстрам до двух месяцев задерживают, а дальше, я думаю, ещё хуже будет.

— Господи, кто знал ещё года два назад, что мы будем жить впроголодь? — пробормотала Люда и сжала кулаки. — Разваляли такую страну! Димка говорит, что их дивизию расформировывать собираются, представляешь? И это не просто мотострелковая часть, а ВДВ! Ему знакомые офицеры звонили — они вместе служили, так говорят, что огромные самолёты режут на металлолом, представляешь? И корабли продают за копейки, офицеры массово увольняются, семьи кормить не на что.

— Вот поэтому ты, дорогая моя, должна выучиться, стать врачом и жить дальше! Итак, никаких академов, нам главное второй и третий курс продержаться, а там клинические дисциплины пойдут, полегче должно стать.

— Ага, нам бы день простоять да ночь продержаться. И два года отфуфырить, как для бешенной собаки — сто километров не крюк. Ладно, пошли, скоро перемена заканчивается, а любимая гистология начинается. Опять Наталья Александровна будет сознание терять от моих рисунков. Блин, школа-студия Грекова, а не медин. Я на прошлое занятие весь вечер эти слюнные железы рисовала, а она мне заявила: «Людмила, это что за колёса?» Какие колёса? Я, может, этим рисунком гордилась, блин! Потому что перед каждым открыванием альбома по гистологии спрашиваю себя: «Воеводина, я тебя как художник художника спрашиваю — ты рисовать умеешь?» И скажи, что Остап Бендер был не прав, а? Слушай, кажется, у нас будет праздник! Смотри, тучки набежали. Так, быстро погнали в корпус, пока под ливень не попали. Осталось всего ничего — две недели занятий, два экзамена — и вот он, второй курс!

* * *

Валя устало опустилась на диван и усмехнулась, слушая неунывающую Шахиню.

— Мы женаты уже много лет, муж почти никогда не произносит «люблю». Скажешь — обидно? А вот и нет! Вместо этого слова — горячий ужин, уроки с сыном, а как-то зимой вообще удивил: к моему приходу повесил на батарею мой домашний прикид, чтобы я, замёрзшая в дороге, могла переодеться в тёплое. Нафиг цветы и громкие слова, любовь — это поступки, Валь.

— Да я всё понимаю, да только и услышать что-то приятное тоже хочется. Помнишь, доброе слово и кошке приятно.

Евгения села рядом и внимательно посмотрела на сменщицу:

— Мне кажется или ты уже проснулась сегодня вусмерть уставшая?

— Не кажется, Жень. Но сегодня у меня последнее дежурство. Всё.

— Что всё? Чего я не знаю? Ты что, уволиться решила?

Валя прикрыла глаза и усмехнулась:

— Ты в своём уме? А на что я жить буду? В отпуск я иду, Шахиня, в отпуск. На целый месяц, представляешь? Ещё и половину сентября захвачу — буду ходить в институт и не дежурить по субботам. Красота!

— Красота, — пробурчала Евгения. — Тебе бы на море смотаться, чтобы рядом никого и ничего. Береги себя для себя, Валька. Береги, замены не будет. А Короля своего… Бросила бы ты его, а? Я же вижу, ничего хорошего тебе не светит.

— Не надо, Жень. У каждого свой опыт.

— Опыт — это то, что получаешь, не получив того, что хотел, милая моя. Ну ладно, вернёмся к нашим баранам. Значит так, стерильный стол я перекрыла, формалиновую камеру заполнила. Да-да, я помню твою любовь к этому волшебному аквариуму. Бригада у тебя сегодня нормуль — понапрасну дёргать не будут. Ну, я пошла.

В этот момент зазвонил телефон, Валя схватила трубку и коротко произнесла:

— Дежурная операционная сестра, слушаю!

— Девочки, оперативный дежурный беспокоит. Задержите уходящую смену, командир приказал всем оставаться на своих местах.

Валя положила трубку и посмотрела на Шахову:

— Жень, всем приказано оставаться на своих местах. Командир распорядился. Что происходит?

Шахиня пожала плечами, но потом быстро включила телевизор и уставилась на экран, где кружились балерины в белоснежных пачках.