Тремор - Каролина Эванс

Даша, как всегда, не выдержала размеренного вступления Ромы. Он приобнял ее, и та, как котенок, утонула в складках его пиджака. Таня умиленно наблюдала за ними.

Многое из того, что казалось ей странным, сложилось в единый пазл. Теперь она поняла, почему они с такой неохотой говорили друг о друге в переписке, тут же переводя тему или отвечая смайликом. Стала ясна причина для таких нежных, отрешенных от бытия взглядов, так похожих на те, которыми обменивались Кирилл с Таней в Провансе. Как обидно. Теперь та сказка происходит между ее друзьями, а у них норовит вот-вот рассыпаться в пепел. Как жестоко.

Время шло, и в зале становилось все больше людей. Веселых компаний и милых парочек. Вечером это маленькое кафе становилось таким же, как и все остальные. Готическая и, в то же время, уютная атмосфера покидала его. Когда голоса ребят стали тонуть в общем шуме, они попросили счет.

Уже тогда Таня знала, что по-другому не сможет. Не сможет. Как остаться в этом городе без Кирилла, одной, когда ее друзья теперь вместе? Как глядя на них, не вспоминать о нем, не скучать, не сожалеть о содеянном?

Подобное бывает каждый раз, когда сходишь в музей посмотреть на картины. Выйдя из него, хочется внести в свою жизнь хотя бы подобие искусства. Хоть что-то от проникновенных, высоких чувств, может, уже полумертвых, но, все же, напоминающих тебе о той выставке. Это не просто приятно. Это необходимо ей.

Еще по дороге она забыла всю боль, все плохое. Назвала недоразумением все, что ломало ее. «Может, когда-то все изменится, но не сейчас. Сейчас я просто хочу спасти себя».

* * *

|New message|

«Я знаю, что ты скажешь на это. Точнее, догадываюсь. Все наперед о тебе знать невозможно.

Когда я сказала Кириллу, что понимаю его и готова простить, он улыбнулся. Такой очаровательной милой улыбкой. Мы решили, что перед тем, как улететь в Америку, все исправим между нами. Отметим его день рождения и поедем в аэропорт поздно вечером. Навстречу новой жизни.

Следующим утром я проснулась в букетах желтых роз. Кирилл встал раньше меня и приготовил завтрак. Принес в постель гранолу, круассаны с лососем и кофе. Прямо как в меню кофейни, с сервировкой как на картинках из Пинтереста.

— Желтый — цвет разлуки, — сказала я, в смущении отведя взгляд.

Он повернул к себе мою голову.

— Это твой любимый цвет.

Его глаза были другими. Не так он смотрел на меня после Америки. В них была доброта и забота. Янтарные крапинки переливались на свету как десяток маленьких солнышек. И так было все дни после этого.

По вечерам мы ходили на концерты, в театры, в кино. Особенно мне запомнился джаз. То, как Кирилл касался моих ног под платьем, как при завывании тромбона у него возникал тот самый взгляд. В нем читалось: «Мир для меня исчез, есть только ты, и я ничего не могу сделать с этим». «И не надо», — думалось мне. Поверь, этот момент стоил вечности.

В театре нам словно стало по четырнадцать. Только подросткам придет в голову сидеть за колонной во время спектакля. Все смотрят на сцену, поглощены действием, а мы лишь друг другом. В темноте, на самых задних рядах, и рядом нет зрителей. Сама понимаешь, что мы делали там. Никто ничего не заметил, но при выходе из зала мне казалось, что все всё знают про нас. Кирилл лишь усмехнулся, видя, как пылают мои щеки. Электричество с новой силой забилось между нашими пальцами. Словно мы даже не были знакомы с ним.

С того момента отношения будто начались заново. Мы, как раньше, много рассказывали о себе, обсуждали что-то душевное, сидя на подоконнике вечером. Расстилали на нем плед, ставили свечи и пили чай, смотря вдаль — на замершую Неву, подсветку мостов, на огни зимнего города.