Шалунья - Софи Ларк

— Больше нет?

— Нет, — просто отвечает он. — Теперь мне кажется, что это пустая трата времени. Когда я могу быть с тобой где угодно.

Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Я действительно не хотелаприезжать; я думала, что меня расстроит то, что я снова здесь. Теперь все это кажется шуткой. Почему меня вообще волновало, что подумает обо мне старая бабушка Десмонда? Или сам Десмонд?

Есть только один человек, на которого я хочу произвести впечатление.

Рамзес целует меня. Его руки на моем теле рассказывают все о том, что значит быть тронутой им.

Лампы становятся светлячками. Прибой превращается в шепот. Золотое сияние на его коже и в его глазах — это чувство, которое переходит в меня, когда наши губы встречаются — что значит быть живой и горящей в ночи.

Это настоящее. Это стоит того, чтобы рискнуть всем, что я заработала или когда-либо заработаю.

— Давай уйдем отсюда, — говорит Рамзес.

Я переплетаю свои пальцы с его, ухмыляясь.

— Через минуту.

20

РАМЗЕС

? 7 Rings — Ariana Grande

Блейк протащила меня обратно в дом с безумным блеском в глазах. Она усаживает меня на фиолетовый замшевый диван и начинает срывать с меня одежду.

Я спрашиваю: — Мы делаем это в честь Принса или чтобы насолить Десмонду?

Она смеется. — И то, и другое.

Она дергает меня за пуговицы, просовывает руки под одежду, прижимается ко мне, сидя на подушках. Она посасывает мою шею, ее рот горяч.

Я нахожусь в странном состоянии, которое наполовину состоит из возбуждения, наполовину из остатков ярости. Я был в двух секундах от того, чтобы снести Десмонду голову с плеч, и вся эта агрессия все еще бурлит во мне. Дикий рот Блейк и жар ее кожи приводят меня в бешенство еще до того, как я успокоился.

Я хочу трахнуть ее на этом диване. Я хочу разгромить все в этой комнате. Я хочу улететь с ней на Бали и провести отпуск, который должен был быть у нас с самого начала. Я хочу всего, всего, лишь бы это касалось ее.

На что я готов ради этой женщины…

Каким бы мрачным я себя ни считал, я оказался еще хуже.

Я хватаю ее за запястья.

— Скажи, что он ничто по сравнению со мной. Скажи, что никогда не испытывала подобных чувств.

— Никогда, — говорит Блейк, ее глаза темнеют во мраке. — Даже близко нет.

Я отпускаю ее запястья. Вместо этого она хватает меня за лицо и целует, вдыхая аромат кожи и дыма.

Я освобождаю свой член, и она опускается на него, словно именно так мы лучше всего подходим друг другу. Как будто каждая часть меня была создана для нее.

— Ты мне нужна. — Я кусаю ее за шею, насаживаясь на нее. — Дай мне все.

— Я дам тебе то, что никогда не давала ему.

Блейк обхватывает мою шею и приподнимается так, что мой член почти полностью выходит из нее. Она обхватывает основание и прижимает головку к своей заднице.

Я весь мокрый внутри нее. И все же давление и трение почти сдирают с меня кожу. По крайней мере, так кажется, когда я по миллиметру проникаю внутрь. Это перекусывание провода. Это максимальное напряжение.

Блейк издает звуки, за которые меня могут арестовать, и не за незаконное проникновение. Я хватаю в горсть ее волосы и заставляю ее замолчать своим ртом.

Кажется, я не двигаюсь. Я вообще не знаю, двигаюсь ли я. Все, что я чувствую, — это самое сильное сжатие в моей жизни, и долго я не продержусь.

Вкус ее языка богаче и грязнее, чем когда-либо. Ее спина вспотела. Я испытываю удовольствие, которое, должно быть, запрещено законом.

— Возьми, — шепчет она мне на ухо. — Ты заслужил это.

Белое тепло проникает в мой мозг — от места, где ее губы касаются ободка моего уха, по всему телу и через член.

Я вжимаюсь в самую глубокую, самую сокровенную ее часть, словно впиваюсь в ее душу. Блейк издает протяжный, изнуряющий стон. Она вздрагивает в моих объятиях.