Шалунья - Софи Ларк

— Ты должна остаться у нас на ночь, — говорит Рамзес.

Эта просьба меня радует. Я ожидала, что он высадит меня, возможно, немного радуясь тому, что остался один после стольких часов, проведенных вместе. Это было бы естественно, хотя сама я такого не чувствую.

Я хочу вернуться в его квартиру. Она нравится мне больше, чем моя. Каждая ее часть пахнет Рамзесом и напоминает мне его по настроению и масштабу. К тому же мы давно не играли в "Шалунью". А мне так хотелось.

Больше всего я люблю спать в его кровати. Она больше, чем королевская, кажется, в целый акр, с тяжелыми пуховыми пледами и прохладными, свежими простынями. Когда Рамзес ложится под одеяло, он создает что-то вроде логова. Я сворачиваюсь калачиком, он обнимает меня, его толстая грудь прижимается к моей спине.

Обычно мои сны заставляют Сальвадора Дали сходить с ума — напряженные, извращенные, тревожные. Иногда ночью мой мозг забивается таким количеством кошмаров, что я просыпаюсь едва ли отдохнувшей.

Но только не с Рамзесом. Мы спим, положив его тяжелую лапу на мою киску, теплую и уютную. Ночью он вводит в меня палец, и мои сны становятся не ужасающими, а чувственными. Его запах наполняет мой нос, его тепло успокаивает меня, а мои влажные сны пропитывают простыни.

Утром я просыпаюсь с его головой между моих бедер, его язык напоминает мне, почему хорошо быть живой.

Так что ему не нужно выкручивать мне руки, чтобы я согласилась переночевать у него.

— С удовольствием.

— Хорошо. — Он ухмыляется. — Потому что ты нужна мне в офисе пораньше.

— Зачем?

— Это сюрприз.

Я делаю гримасу. — У тебя пятидесятипроцентный коэффициент попадания в сюрпризы.

— Это какая-то чушь, — рычит Рамзес, прижимая меня к себе рукой. — Когда я делал что-то, что тебе не нравилось… в конце концов.

Он пускает свои пальцы в пляс по моим ребрам, почти мучительно, а затем берет в руку мою грудь, грубо, потом мягко и ласково. Он дразнит мой сосок, пока я не начинаю стонать.

Интересно, есть ли у Рамзеса хоть одна лукавая улыбка?

Когда он сказал, что мы должны быть в офисе рано, я не ожидала, что в пять утра Рамзесу придется скатывать меня с кровати и практически чистить зубы за меня.

— Этот сюрприз пока что отстой, — говорю я, выплевывая зубную пасту.

— Ты изменишь свое мнение, когда увидишь это…

Я слышу мягкое мурлыканье жалюзи. За стеклом открывается панорама росистых верхушек Центрального парка и ровного блеска залива. Оранжевая полоска освещает основание темно-синего неба. Я присоединяюсь к Рамзесу, наблюдая, как распространяется свет.

Его пальцы соединяются с моими.

Просвечивают плоты облаков, золотистые по краям, ближе к солнцу, а внизу все еще бушуют. Голубое небо светлеет и становится прозрачным.

Когда Рамзес поворачивается, все цвета попадают в его глаза. Я осознаю, как высоко в небе мы находимся и как далеко я могу упасть.

— Хорошо, — говорю я, нежно целуя его в губы. — Мне весело.

— Не так сильно, как мне.

Я уже однажды была в офисе Рамзеса, чтобы накричать на него. Входить в качестве соучастника гораздо веселее.

У него огромное кирпичное здание в Хадсон-Ярдс, верхний этаж которого снесен и заменен стеклом.

Мы даже не первые люди здесь — рынок открывается только в 9:30 по восточному времени, но трейдеры занимают свои места уже в 7:00 утра.

Рамзес управляет своим этажом иначе, чем Десмонд, — его офис гораздо менее роскошен, а трейдеры более голодны. Шум и энергия огромны.

У Десмонда есть отдельный угловой номер. Офис Рамзеса состоит из стеклянных стен, которые можно закрыть для уединения, но при этом он постоянно наблюдает за своими сотрудниками.