Маска - Марина Лётная

Муратов хладнокровно молчал, ведя меня в танце.

Только теперь поднял измученный взгляд к потолку, сбиваясь с ритма, и я почувствовала пульс, раздающийся во всём напряженном мужском теле. Мы не стали оборачиваться друг к другу спиной, пропустив такт.

— Прости… — не глядя продолжил он, но осекся, сжав мою ладонь до онемения. Боже…

До этого момента я была почти уверена, что он преуспел в расставании со мной. Но это оказалось не так…

В рёбрах так остро резануло, будто меня хлыстнули оголённым проводом.

Я откашлялась и убедилась, что мы отставали по движениям, портя картинку видеографу.

Мне было так жаль! Бесполезного «прости» никогда не будет достаточно, чтобы всё вернулось вспять. Мы оба это ощутили, мимолётно переглянувшись. Муратов виновато поморщился под своей бархатной маской.

— Я не должен был… — что с его застывшей мимикой?

У него обморожение? Как в сказке Андерсена.

Лекса вдруг остановил продолжительный взгляд прямо на моих глазах, и в нём мимолётно проявилось хроническое, самоуничижительное страдание. Он беззвучно выдохнул, и прокуренное дыхание угодило прямо мне в лицо.

Я попыталась задержать воздух в лёгких, чтобы не вспоминать тот вкус, сопровождающий каждый наш поцелуй.

И поцелуй той девушки с фотографии, выкрадывающей дым из его рта. Мои глаза тут же заволокло пеленой.

Лёша взволновался при виде слёз, поторопился отвернуться. Но в последний момент не смог увести взгляд с моих губ, словно у него не было выбора. И, не моргая, нервно сглотнул.

Мой лоб будто ошпарило кипятком.

Я надеялась! Надеялась, что он не так легко выкинул меня из своей жизни, как демонстрировала новостная лента. И эта жалкая надежда удовлетворилась, сохранив слегка целым то, что когда-то могло ещё называться органом для перекачки крови.

Моё тело заковало ноющей болью. Муратов закусил губу, как всегда делал прежде, и я, задыхаясь в беспрепятственно подступающих слезах, продолжила.

— Я понимаю, что тебе… Тоже было больно. Мне жаль… Но ведь и мне… Нелегко. До сих пор. Ты даже не дал объяснить.

Кажется, я заикалась.

И плакала. Он снова видел мои слёзы… В груди нещадно жгло, а глаза щипало. Но холодный, сдержанный Лекса на удивление не реагировал и взмахом ресниц.

— Я выкинул телефон, — лишь уныло просипел он.

Вот как?

Сколько же терпения ты растерял, общаясь с этим провокатором? Куда подевалась долбанное самообладание в тот момент?

Я отчаянно всхлипнула, не понимая, что это за эмоция застыла в его бледных, как зимнее утро, глазах.

— Ну ладно уж я! Хоть бы с мамой связался, — бросила я упрёк.

Глупая! Он наверняка с ней связался позже! Это от тебя он решил избавиться!

— Я собирался сменить имя, — мертвенно тихо произнёс Лекса и уронил отрешённый взгляд в пол.

Что-то всё-таки не менялось с годами. Например, его способность шокировать одной лишь фразой. Мои брови вздёрнулись и в изумлении раскрылся рот. В уголки губ затекли солёные слёзы.

Наматывая круги за разговором, я совсем не считала повторы. Но судя по усилившийся к финалу музыке, это был последний.

Я оказалась просто втоптана в натёртый паркет.

— Ты… Оставил свою девушку, маму, всю свою семью, что заново обрёл! Универ, рок-группу, где играл любимую музыку! И уехал, чтобы сменить имя? — слишком громко… Я привлекла внимание чужих, но уже не могла уняться. — Решил стать другим человеком, забыть свои корни? Вычеркнуть всех нас из своей жизни? — прикрикнула я.

У Муратова раскраснелось лицо, а меня всю затрясло.

Я любила этого парня! Спала с ним, совсем не зная, что у него на уме! Он грезил славой! Может, деньгами?! Ему нужны были фанатки? Доступный секс, алкоголь? Наркотики? Под чем он там находился, когда скакал по сцене?! И он планировал заниматься этим всю свою жизнь?