Он склоняет голову набок, и я понимаю, что его кошку зовут Бонс(Bones — с англ. Кость). Странно. Откуда он взял это имя?

Он протягивает мне свою черную карточку.

— У меня есть только два правила. — говорит он. — В последнее время я стал оставлять окна открытыми. Не закрывай их. И если какая-либо из моих дверей закрыта, не входи. В любом случае, ты можешь приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится, даже если я занят. Мое пространство — это твое пространство.

Он поворачивается к лестнице, а я глажу волосы на затылке. Мое пространство — это твое пространство? Это ложь, чтобы успокоить меня и ослабить мою бдительность.

— И Ремеди?

Я поднимаю голову. Его ладонь покоится на спиральном поручне, на запястье дорогие часы, лицо повернуто в сторону, как будто он не может потрудиться обратиться непосредственно ко мне.

— Застегни рубашку. — говорит он себе под нос. — Тебе не удастся так легко контролировать меня.

Я тихо втягиваю воздух, мои пальцы теребят пуговицы на рубашке. Лестница скрипит, когда он поднимается по ней. Да, декольте было дешевым ходом, но всё же он заметил. Это значит, что он что-то испытывает ко мне, даже если это всего лишь раздражение.

Я поджимаю губы, успокаивающе выдыхая. Корм для домашних животных. Я могу это сделать. Работая личным ассистентом в агентстве в течение последних нескольких лет, я делала и по хуже, чем просто заказывала корм для домашних животных.

Я устанавливаю свой ноутбук на длинном, деревянном, выкрашенном в серый цвет столе сбоку от кухни, затем использую его черную карточку, чтобы заказать дорогой корм для домашних животных, который стоит больше, чем недельный запас моих продуктов.

Бонс крутится у моих ног, и я нахожу в шкафчике пакет с сухим кормом. Я насыпаю немного в тарелку, и когда опускаю ее на пол, кошка благодарит меня коротким зрительным контактом, прежде чем начать грызть твердые камешки.

Как Кассиус Уинстон может быть любителем кошек? Неужели я пропустила это в рассказах Дженны?

Убирая сумку обратно в шкаф, я беру один из кухонных ножей и представляю, как прикладываю его к покрытой венами шее Уинстона, и разрезаю его заросшую щетиной кожу, пока кровь каскадом не стекает по его белой рубашке, как красный закат над белым песчаным пляжем.

Обычно я представляю себе своего отчима, но есть что-то очаровательное в том, чтобы представить Кэша. Его угловатый, резкий подбородок, его гладкие губы, его темные, в крапинку глаза, налитые кровью, как и его рубашка.

Может быть, это и к лучшему, что мой отчим уехал из Ки-Уэста. Он все еще жив, и я не в тюрьме. Но тюрьма меня не пугает. Если я могу остановить кого-то вроде моего отчима, то это того стоит.

Кэш это еще одно тухлое яйцо.

Все еще держа в руке нож, я поднимаюсь по ступенькам, стараясь, чтобы они не скрипели. В конце коридора дверь его кабинета открыта, как и две спальни и ванная напротив них. Но комната слева закрыта.

Именно поэтому я и хочу ее открыть. К черту его правила.

Задерживая дыхания, я открываю дверь так медленно, как только могу, чтобы она не заскрипела. Свет из коридора проникает в комнату. Влажный бетон покрывает места, где должны быть окна. Как будто он хочет сохранить что-то или кого-то внутри.

Какого черта?

Его рабочий стул скрипит, звук разносится по коридору, и я вздрагиваю, закрывая за собой дверь. Я бросилась вниз по лестнице, больше не пытаясь сохранить свое присутствие в секрете. Понятия не имею, что он делает с этой комнатой, но, похоже, его пристрастие к жалюзи и газетным обложкам зашкаливает.

Но почему там душно, если он «привык оставлять окна открытыми»?

Мой телефон жужжит в кармане, стирая все эти мысли из моей головы. На экране высвечивается наша с мамой фотография. Она сделана еще до развода с отчимом, и на ней я без татуировки и с розовыми губами.

Я проверяю обстановку. Лестница пуста, вокруг тишина. Я отвечаю на звонок.