Княжна - Кристина Дубравина

— Резонно, — хмыкнул Космос, но на Белого посмотрел с ещё бо́льшим сомнением, чем на Витю. Дёрнул щекой.

— Но, Сань, он прав. Никто по-французски тут не «андерстенд». Чего говорить-то будем?

Белый с секунду не подвижен был, словно в последний миг все «за» и «против» взвешивал. А Пчёла будто в руках держал голый провод под напряжением, который кинул, блять, в Байкал, не меньше — вот как его тряхнуло от мысли, какую он не ждал, какую не хотел ни сам озвучивать, ни слышать от других.

— Пчёл, сходи, покури, — указал ему Саня.

Он понял. Но не вышел — ещё чего. Нервные окончания в мозгу грозились взорваться щепотками тротила, но Пчёлкин в ответ Белову так же приказал:

— Саня, не смей.

Белов дёрнул щёкой. Маска «босса» щёлкнула на лице Саши кожаными ремнями, какими даже психов в Кащенко не вязали к постели. Вернув себе самообладание, какое минуту назад рисковал потерять, он указал пальцем на Космоса:

— Ты всё так же едешь в Шереметьево. Можешь сейчас уже двигать, чтобы без пробок добраться; Ленинградское через минут сорок встанет на разъезде с МКАДом так, что рискуешь опоздать. Конвой с собой возьми, — и чуть запнулся, прежде чем сказать:

— С Делажем поздоровайся, но не говори больше ничего. Пускай не расслабляется особо.

Холмогоров слушал, молча. Всё понял — ведь все ясно и просто. Кос не моргал даже, боясь что-то упустить; явно хотел остаться ещё, чтобы весь план Сани услышать, но Белов молчать решил до тех пор, пока друг из конторы не уедет.

Тогда мужчина, выдохнув, проверил пистолет за рубашкой, поднялся на ноги. У самого порога он набрал повторно Макса и махнул рукой, не прощаясь.

Только когда шаги Коса раздались на лестнице, Белый обернулся к Валере.

— А ты, Фил, бегом на Патрики. Аньку перехвати и подвози её к Ильинке к восьми.

— Саня, не смей.

Слово в слово повторил, но Белый в лице не поменялся. Пчёле до последнего хотелось верить, что он ослышался, что Саня другое что-то сказал, а с ним игрались взвинченные до предела нервы. Только вот Белый быстро Филу махнул, веля торопиться.

У Вити земля под ногами обратилась в пыль.

— Белый, ты чего удумал, мать твою?

— Задницы наши спасаю, — огрызнулся в ответ и пошёл навстречу Пчёле, загораживая ему проход. Не смог бы кинуться наперерез Филу, остановить бы не получилось Валеру, у которого лицо будто серее стало.

Белый стал преградой. Во всех смыслах.

— Каким образом? Спасаешь нас, втягивая в это дело девчонку?

Он своего голоса бы не узнал — вот как шипел Пчёла, сдерживаясь, чтобы кулаком на Белова не замахнуться, не подправить ему физиономию перед встречей, какую поставил выше всего — в частности принципов двоюродной сестры.

— Ты не попутал, Белов?!

— Ты так говоришь, Пчёл, словно у тебя девять жизней, — так же ему Саша прошипел, не замечая, как замерла в дверях Люда, проводившая взглядом Валеру Филатова. Секретарша побоялась каблуками ударить слишком громко, чтобы внимание на себя обратить, когда Саша вдруг тон поднял, на указывающий крик переходя:

— Всех не подставляй только!

Это Витю взбесило, словно ему на язык растолкли таблетку озверина:

— Это я тебе сказать должен! Аню-то нахера в переговоры впутывать?!

— Где мы за полтора часа переводчика достойного найдём, а? — проорал вдруг Саша. Витя затих на миг не столько от крика, вызывающего мелкий писк в ушах, как от мысли, что воплями Белый просто хотел его морально расшатать, подмять под себя.

Это Пчёле придало сил ругаться отчаяннее:

— У нас, что, связей нет? Или все дядьки из области и за её пределами, с которыми мы теперь в ладах, не могли подсказать кого?

— Ты с ними бы потом как расплачивался, скажи мне? — спросил в разы тише Белый. Витя разгоряченным умом быстро понял — манипуляция, в самого умного играет. Сука.

— Ты лучше меня знаешь, Пчёла, на какой ахренительный счётчик ставят за такую «помощь».