Княжна - Кристина Дубравина

И тогда Аню ослепил луч декабрьского солнца — такого яркого, что, когда закрывала глаза, видела под веками красноту, а не мрак.

Толпа, облепившая со всех сторон вход в ЗАГС, спустя секунды ещё и слуха лишила, взревев так, что, вероятно, любая другая пара, сочетающаяся в тот день браком на другом конце Москвы, могла услышать. Услышать и за них с Витей порадоваться.

Она в смирении положила голову на грудь Пчёлкина, выдохнула неспешно, прикрывая глаза, когда та под ухом у Ани заходила. Сердце — её, или мужа?.. так и не поняла — отдавало частным, ровным «тук-тук-тук». Как молоточком неврологическим.

— Поз-драв-ля-ем! — вскрикнула Оля Белова, каждый слог отделяя хлопком ладоней в кружевных, не особо тёплых, но ужасно красивых перчатках, и за нею подхватили остальные. Басом, хлопая, топая, крича, снимая на видео и фотокамеры, люди на них смотрели во все глаза, что сыро блестели.

— Поз-драв-ля-ем! Поз-драв-ля-ем!..

Аня вдруг засмеялась в заливистости, какой сама от себя не ожидала, и смело посмотрела в объектив камеры Карельского. Она улыбнулась так, что, вероятно, особенно явно на слизистой виделась смазавшаяся поцелуями жениха помада, и помахала букетом белых, как бриллианты в кольце, пионов под усилившийся вой гостей.

Створки дверей закрылись, отпущенные Космосом и Сашей. С глухим хлопком что-то дрогнуло и под рёбрами у невесты. Витя посмотрел на девушку, какую на руках держал, которая в тот миг добрую половину мира его в себе заключила, и снова поцеловал — на этот раз в висок, чем, кажется, Тому до слёзного всхлипа растрогал.

Аня сама обернулась и, взором, полным тепла, изнутри жениха согрев, по шее его погладила, прося.

Пчёлкин кругом обернулся под аханье мамы, потом жену осторожно на ноги поставил. Поймал её руками раньше, чем у Ани голова закружилась каруселью, и поцеловал под заново начавшийся отсчёт.

Витя не особо умел красивые вещи говорить, но ощущал их всем собой — и душой, и телом, что оба на мелкие частые сокращения сердца реагировали. Если он сравнить это бы мог с чем, то, обнимая теснотой губы Анины, сказал бы, что бабочки в животе порхали. Порхали, но выше поднимались, пролетая между органами, между сердцем и легкими, между желудком и пищеводом, и крыльями своими щекотали нутро.

Вплоть до приятной дрожи щекотали, которая лишь слаще становилась от осознания, что главная причина полёта, да чего там полёта, жизни этих дурных бабочек теперь фамилию его носила, женой звалась и кольцом на безымянном светила.

Ладони на талии Аниной сошлись кольцом, вынуждая её на лодочках-шпильках на носочки встать. Кончики носов соприкоснулись чуть, отчего оба одновременно в поцелуй посмеялись, и, разрывая на секунду, и даже меньше, ласку губ, обнялись, руки пустили под плечи, под руки, на спины.

Тётя Катя Павла Викторовича выразительно в бок пихнула, указывая свату на молодых, и одними приподнятыми бровями спросила:

— Ну, видали, что творят молодые? Видали?!

Старший Пчёлкин только одобрительно отпятил нижнюю губу и приобнял жену за плечи.

Филатов, отбивая руки себе хлопками, прыснул, сказал, как в рупор:

— Пчёл, пусти, ты сейчас её сожрешь! — но быстро стушевался под мокрым и будто осуждающим взглядом Томы, ему напоминая взгляд матери, в окружении которой ребёнок по ошибке сказал бранное или некультурное слово.

Саша под смех толпы кинул взгляд на Кабана, который лысиной своей ловил, отражая, холодные лучи. Тот быстро из-за пазухи утепленной кожанки достал бутылку хорошего шампанского, а Бобр, даже в день праздника остающийся максимально собранным и серьёзным, таким же отчитывающимся жестом продемонстрировал Белову два фужера.

Саня тогда кивнул и, всё-таки обогнув молодых, вышел перед ними на ступени, сразу на себя обращая внимание объективов доброй половины камер.