Княжна - Кристина Дубравина

Аня перевела взгляд на Олю, но догадалась, что Ольга, которую знала более, чем хорошо, оттого рисковала со стыда сгореть, и тогда отвела взор.

— Прости, Бога ради, — жарким шепотом попросила Белова над ухом Аниным, до которого ей пришлось приподнять подбородок.

Пчёлкина сказала быстро, будто отсекла:

— Ничего страшного.

Ольга поняла — Аня даже в суть извинений не вдумалась — и оттого ещё гуще зарделась. Ну, бабушка, что же ты говоришь-то малознакомым людям?..

Пчёлкина занесла в гостиную «дышащую» паром картошку, поставила совсем рядом с мясом, и тогда стол окончательно оказался накрыт. Оля, зашедшая следом с лицом, покрывшимся румянцем, причину которого поняла только Анна и, возможно, вернувшаяся в своё кресло Елизавета Андреевна, хлопнула в ладоши, привлекла внимание:

— Всё готово, можно садиться! Присаживайтесь, накладывайте себе всего. И побольше!..

— А Белый-то где? — спросил Фил у Ольги и пропустил виноградинку, которую Тома очень «удачно» бросила ему под глаз. Валера дёрнулся под хохот Киры, видимо, сделавшейся более простой от тихого глотка коньяка из личной фляжки Космоса, и тогда за спиной Ольги, которая только плечами успела пожать, вырос, точно приведением, Саша.

Он улыбнулся и, смеясь своим фирменным смехом, обратил на себя внимание братвы:

— А вы, чего, потеряли меня?

Аня, уже прошедшая к своему месту, обернулась. На миг ей уши заложило — вот как радостно и громко встретили бригадира. Она аж на стульчик осела слева от Пчёлкина, который одну ладонь ко рту приставил, словно в рупор крича, а второй жену обнял за бёдра.

Саша супругу в плечо поцеловал, когда Анна, прижавшись к боку, к ровной, тёплой груди Вити, заметила Елизавету Андреевну, в испуге раскрывшую глаза и крутившую головой так резко, что чудом казалось, как у старушки шею не защемило. Рука Суриковой лежала на груди, будто пыталась успокоить трепещущееся от гула сердце.

Пчёлкиной хотелось, совсем как злодею из старого мультика, захихикать.

Следующие две минуты, вошедшие в число последних шести минут всего года, для Анны стали какими-то сумбурными. Саша здоровался со всеми, тормозя возле каждого из бригадиров, дамам руки расцеловывая жестом настоящего джентльмена, а присутствующие принялись переговаривать шумно, наполнять тарелки салатами, горячим. Из потока общих слов, преимущественно нечленораздельных восклицаний, Пчёлкина, взяв себе плошечку с крабовым, услышала немногочисленные вопросы:

— А мать-то где, Сань? Не будет, что ли, тёти Тани?

— Не, я её в Турцию отправил. Пусть отдохнёт, мир поглядит хоть немного.

— Сын как?

— Спит, родной. Без задних ног дрыхнет, но ты, Кос, всё равно больно не ори.

— Уж обещать не могу!..

— А ты постарайся!

По бокалам потекли вина. Елизавета Андреевна, важно поднявшись, всё-таки села ко всем за стол и протянула свой фужер к Валере, которого, видимо, сочла самым порядочным, попросила себе налить «немножко красненького». А Филатов, одновременно свой бокал держа в толкучке чужих фужеров над запеченной птицей, не знал, за что хвататься.

Максим откупорил бутылку шампанского, — такого холодного, что она почти беззвучно выстрелила ему пробкой в ладонь — и сладкий газированный алкоголь, сильной пеной поднимаясь, принялся течь как в бокалы, так и мимо них.

— Ну-ну, куда льёшь, Макс!..

— Держите-держите, сейчас вторую, если надо, откроем!

— А ты сам как думаешь? Мы тебе, что, школьники, чтоб бутылку вдесятером не одолеть?!..

Песня радио стихла за громким говором, напоминающим пчелиный улей. Аня, почувствовав, как потяжелел её стакан, прижала к себе бокал. Она уже будто пьяной стала — от одного запаха, видимо — и не уследила за ладонью, раз пальцы проскользили по предплечью Пчёлкина.