Непогода - Диана Ставрогина

– Я бы не отказался от кофе.

Одну долгую секунду Вера задерживает на нем пристальный, полный сомнения взгляд. В выражении ее лица не прочитать ни недовольства, ни гостеприимства. Быть может, только намек на недоумение – в едва нахмуренных бровях.

– Ладно, – она вдруг кивает. – Пойдем.

На ее кухне уютно и не одиноко. И постепенно отступает с особенной силой навалившаяся после известия об инфаркте отца напряженность. Усталая тяжесть в теле как будто слабеет, взвинченное состояние сменяется покоем.

Сидя за обеденным столом, Антон наблюдает за тем, как Вера разогревает ужин и заваривает чай, как расставляет посуду и задумчиво изучает содержимое холодильника. Его взгляд она или не чувствует, или игнорирует: сам он смотрит, совсем не скрываясь.

Забавно, как неожиданно его цепляет Верино равнодушие: сейчас Антон не против реакции, даже негативной. В мыслях то и дело появляются образы из прошлой семейной жизни: разные повседневные мелочи, веселые минуты, секс…

Не зная, чем занята его голова, Вера непринужденно наклоняется и достает из кухонной тумбы не распакованную коробку чая и медленно выпрямляется, томно прогибаясь в спине.

Антон сглатывает подступившую к горлу слюну и отводит взгляд.

Ему хочется того, что хотеть нельзя.

– Я вдруг понял… – Признание звучит неожиданно даже для него самого. – Что совсем тебя не знаю.

Обернувшаяся на его голос Вера выглядит до глубины души удивленной и растерянной. В широко распахнутых глазах отражается вопрос, однако приоткрытые на полувздохе губы хранят молчание.

На протяжении затянувшихся мгновений тишины Антон успевает почувствовать себя только что побывавшим на раскаленной сковородке ужом Его накрывает непривычным волнением, острым и липким, ледяным и жарким одновременно. Спина под рубашкой ощущается влажной от пота, но на самом деле кожа остается неизменно сухой.

Испытываемый сейчас страх для Антона в новинку. Как и выбивающая почву из-под ног неуверенность в мотивации собственных поступков: он и сам не понимает, зачем сказал недавние слова.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Вера, озадаченно хмурясь.

Избегая смотреть ему в глаза, она возвращается к завариванию чая. Исследует настенные шкафчики, содержимое которых со своего места зачем-то пытается разглядеть Антон, выкладывает на тарелку печенье и конфеты, режет взятые из холодильника сыр и ветчину, круглый хлеб – тот, что прежде они покупали в общий дом. Напряжение, нарастающее внутри Веры, чувствуется на расстоянии.

Теперь Антон жалеет, что начал этот разговор. Выразить вслух неясные мысли, куда более близкие к смутным, еще не истолкованным мозгом ощущениям, трудно, почти невозможно. Для него, не приспособленного как к подобного рода переживаниям, так и беседам, уж точно.

Однако, невесело хмыкнув, он дает ответ:

– Ты сама сказала: я не знаю твоих друзей. Стоило подумать последовательно, и оказалось, что я вообще ни хрена о тебе не знаю.

– И, по-твоему, это моя вина? – Голос Веры едва слышно срывается.

– С чего это? – с большим усилием погасив короткую вспышку раздражения, Антон задает вопрос ровным тоном, хотя внутри все мигом вскипает из-за негативной реакции жены, умудрившейся в искреннем признании услышать упрек.

Вера, не поворачиваясь к нему лицом, пожимает плечами, чем только подогревает его раздражение.

– Сам ты никогда этими сферами моей жизни не интересовался, – говорит она якобы спокойно, но ее слова и поведение слишком разнятся.

Ее обида, запрятанная, но не исчезнувшая, все равно очевидна. Антону остается только дивиться собственной слепоте, а еще – зародившемуся внезапно интересу ко всем составляющим Вериной повседневности.

В теле как будто нарастает необычный, подгоняющий к действию зуд. Хочется узнать столь многое, что ошалевшие мысли путаются и сталкиваются друг с другом в безумном беге.