Предел прочности - Анастасия Стер

Приятная прохлада бетонных стен внутри казалась спасением для моего тела. Она ни хрена не помогала, но легкий ветер от быстрого шага немного остужал меня. Дыхание участилось, потому что я не видел куда меня ведут. Я пытался приоткрыть глаза и проморгаться, но голову поднять мне все равно не разрешали.

Я ненавижу неизвестность. Я терпеть не могу быть уязвимым, а сейчас я именно в таком положении. Охранники могут этим воспользоваться, да и другие заключенные тоже. Когда ты являешься членом мафии, то все твое тело превращается в одну большую мишень. Любая собака будет ждать момента, чтобы ударить или уничтожить тебя. Я напряг руки и ноги, что значительно усложняло движение, но так я чувствовал подобие силы — в крайнем случае я хотя бы попытаюсь дать отпор. Я буду драться вслепую, но точно не позволю никому убить меня быстро и просто. По звуку воды я понял, что нас всех тащат в душевые, позволяя отмыться от чертового газа. Пока я не смогу открыть свои глаза, я не расслаблюсь — паника просто не даст мне сделать это. Темнота меня пугает своей неизвестностью.

В темноте всегда происходит все самое страшное.

Стяжку с моих рук срезали и резко толкнули под ледяные струи воды, не давая снять одежду. Я подставил лицо под жесткий поток, с остервенением начиная тереть лицо и полоскать рот. Я буквально выдавливал свои глаза и вырывал черные ресницы, но это помогло мне приоткрыть их. Ткань прилипала к моему телу неприятным слоем, вызывая непроизвольную дрожь, но я наконец-то смог выдохнуть и вернуть себе контроль и чувство безопасности — оно все равно было ложным. Никакой безопасности не существует. Моргать было невыносимо больно. Я продолжал стоять под водой с опущенными вниз руками и головой. Кто-то, умывшись, выходил из душа, я же находился там до последнего, пока маршал грубо не вытянул меня сам.

Меня дернули за руку, стягивая запястья наручниками за спиной, опустили корпус вниз и повели к камере. Бетонный темный пол был залит водой и я наблюдал за каплями, падающими с моих волос. На лестнице вода смешивалась с кровью, создавая красные лужи, в которых утопали мои слегка расклеивающиеся белые кроссовки. Я рассматривал странные розоватые узоры и нещадно давил их своей обувью. Мелкая дрожь от холода медленно охватывала все мое тело. Ощущение дереализации никак не отпускало, время тянулось медленно и кажется, что мы с Адрианом совершили убийство несколько дней назад.

Наконец темно-зеленая дверь 211 камеры показалась перед моими глазами и меня толкнули внутрь, запирая на ключ решетку. Я подошел к ней и через маленькое окно, находящееся на уровне моей задницы, с моих рук сняли наручники и грубо захлопнули вторую дверь, все также прокручивая ключ внутри.

Я разминал запястья, оглядывая комнату, которая считается моим домом вот уже семь лет. Серые стены с потрескавшейся, где-то отвалившейся, краской. Две двухярусные кровати в противоположных углах комнаты, две скамейки со старым столом между ними. Маленькое решетчатое окно почти у самого потолка. Мне кажется, что его вырубили там в знак издевательства — смотрите, за ним свобода, но она недоступна вам. Слева от входа есть раковина с грязным зеркалом над ней — в нем уже невозможно увидеть собственное отражение. С другой стороны двери — одноместная койка, а рядом с ней покосившаяся полка с потрепанными книгами, которые мы не вернули в библиотеку, и Библией, которая всегда должна стоять корешком вперед с правой стороны.

Все кровати заправлены одинаково: синий тонкий плед скрывает белую наволочку и паршивую простынь. Подушка, обернутая в голубую сетчатую ткань, стоит треугольником в изголовье кровати. Все белье здесь настолько дерьмового качества, что я могу с легкостью разорвать его на клочья. На столе не должно ничего лежать во время проверок, но в течение дня у нас всегда мусор на нем.