Грустная дама червей - Татьяна Бочарова (2005)

Они с Тамарой работали порознь — могила Вадима находилась чуть дальше, через аллею от Лелиной с Олегом. Окончив посадку, Карина разыскала ее.

Тамара стояла неподвижно, глядя в небо, на летящую клином птичью стаю.

— Я памятник заказала, — задумчиво проговорила она. — Серый гранит. Готов будет уже через месяц и цена приемлемая, — её взгляд устремился на Карину, как бы ожидая от нее одобрения своим словам.

Та молча кивнула. Сама она не могла поставить памятники на могилы Лели и Олега — этим занимались их родные. Уже чудом было то, что их похоронили рядом: Лелина семья ненавидела Олега, и лишь все та же тетя Рита уговорила ее мать не разлучать мужа и жену после смерти.

Они постояли еще минут пятнадцать, каждая погруженная в собственные мысли, и двинулись к выходу.

Тамарина «пятерка» притулилась на асфальтированном пятачке перед кладбищенскими ворогами, дожидаясь хозяйку. Прямо под ее колесами копошился старый, оборванный бомж.

Тамара протянула ему пятирублевую монету. Старик гнусаво поблагодарил и отполз в сторону, к ограде.

— Господи, — сдавленно произнесла Тамара, открывая машину, — воля твоя, — она кивнула на бомжа. — Это существо, получеловек-полуживотное, грязное, разлагающееся, живет, а они, молодые, одаренные, удачливые, должны лежать там, за забором, на погосте. Не понимаю. — Тамара опустилась на сиденье, закрыла лицо руками, повторила глухо, с яростью и вызовом: — Не понимаю! Вадик… он столько страдал при жизни, зачем ему досталась еще и такая страшная смерть?

— Страдал? — повторила Карина машинально, не отдавая полного отчета в своих словах, как бывало с ней в последнее время.

— Да. — Тамара вытерла глаза и полезла в бардачок за сигаретами. — Ты разве не видела?

— Что?

— Мне кажется, об этом знал весь оркестр.

— О чем?

Тамара чиркнула зажигалкой, закурила и уже спокойней произнесла:

— Он был влюблен в Лелечку. Страстно и безнадежно. Давно, с первого взгляда, как только Олег их познакомил.

— Влюблен? Вадим? — Карина не поверила своим ушам.

— Конечно. — Тамара грустно улыбнулась. — Дурачок, ни на кого не хотел смотреть, женщин водил на одну ночь, хорохорился, изображал из себя эдакого шутника-балагура. А сам… — Она махнула рукой. — Домой придет, бывало, мрачнее тучи. Звоню ему, а он и разговаривать не хочет. Скажет только: «Тошно мне, Тома» — и трубку вешает. Я и так, и этак к нему: мол, женись, вышиби клин клином или, хоть и грех такое советовать, отбей Лелечку у Олега. Тем более слух ходил, вроде они плохо живут, ссорятся все время. А он в ответ смеется: «Дура ты, Томка, хоть и старшая сестра. Зачем мне жениться — чужую бабу видеть у себя под боком каждый день? Мне никого, кроме Лельки, не надо, а отбить ее не выйдет: она Олегом дышит, как мы кислородом. Оторви ее от него — задохнется».

«Неужели он это знал? — мелькнуло у Карины в голове. — Понимал с такой точностью, так верно?»…

— Бывает ведь на свете такое, — словно ей в ответ, проговорила Тамара. — Погиб парень, тронулся от своей любви. Вся квартира ее фотографиями увешана, и вот что самое удивительное: поссорится она, бывало, с Олегом, так Вадик это чувствовал. С работы возвращается никакой. «Этот козел, — говорит, — опять над Лелькой измывался». «Откуда ты знаешь?» — спрашиваю. А он: «Знаю. По глазам его вижу, глаза бешеные». Ему бы радоваться, что у них не ладится, а он страдал. А потом вдруг решился, сказал: «Будь что будет, я ей признаюсь. Просто так, безо всяких последствий, чтоб только не молчать больше». Я-то, дура, обрадовалась, думала, откроется он Леле, та его вдруг да пожалеет: сохнет ведь человек по ней, на руках носить будет, ни в жизнь не обидит. Не знала еще тогда, что она в положении.

— И он… сказал ей? — прерывающимся голосом спросила Карина.

— Да. Это было…

— В тот вечер, когда в капелле отмечали Новый год, — быстро подсказала она.

Тамара глянула на нее с удивлением: