Сердце в огне - Марина Безрукова

Иногда Женя даже забывала, что лицо у нее неидеально, хотя и продолжала без надежды мазаться облепиховым маслом. Не хотелось обижать тетю Саню. Замечала, правда, что благодаря народному снадобью и ежедневной гимнастике, пальцы стали подвижнее, и теперь удавалось удержать кружку не двумя руками, а просунув указательный палец в ручку. Михаил заставлял сжимать резиновый мячик, пугая, что иначе, с помощью своих верных пушистых помощниц, устроит ей апитерапию.

— Чего еще ожидать от Апеллы, — бурчала Женя, но ей было ужасно приятно ощущать его заботу.

В один из дней, когда случились сильные заморозки, Михаил вместе с Кешей поехали проверить состояние зимнего пути. Заодно нужно было привезти продукты. Женя осталась дома. Сегодня как раз должен прийти ответ на ее работы. Скорее всего, снова придется все переделывать и исправлять. Но она уже меньше расстраивалась, верила, что рано или поздно, получится.

Налив себе клюквенного киселя, включила ноутбук, порадовалась, что есть сигнал и открыла почту. Сердце подскочило к горлу. Среди входящих было письмо от Глеба.

Глава 39

— Мне нужно уехать… — как заведенная повторяла Женя.

На осунувшемся лице блестели глаза. Из сумки на полу выглядывал рукав кофты, расческа, длинный провод от ноутбука.

— Женя, я не спрашиваю, зачем… Я прошу, разреши поехать вместе с тобой… — Михаил попытался поймать ее взгляд.

Женя упрямо покачала головой и продолжила складывать вещи, которые собиралась взять с собой.

— Отвези меня завтра, Миша… Дальше я сама.

— Но почему??? — рявкнул Михаил.

Женя вздрогнула, и он тут же сбавил тон. Поймал ее руку, потянул к себе:

— Женя… Ты можешь сказать мне, что произошло? К чему такая спешка?

Она смотрела в сторону и молчала. Что она могла объяснить? Ведь всё равно не поймет… Никто не поймет. Она и сама не понимала.

Первым порывом, когда она увидела письмо Глеба, было удалить. Сразу же, не открывая. Курсор пролетел через весь экран и вдруг остановился, словно наткнулся на препятствие. Женя отодвинула ноутбук и пересела к столу. Простенькая голубая занавеска с мелкими розовыми цветочками отделяла ее от голых мокрых деревьев, от клочьев серых туч, зацепившихся за верхушки елей, от низкого заплаканного неба, от пронизывающего ветра и от тонкого слоя снега, прикрывшего грязь.

Не моргая, она смотрела на улицу, пытаясь вспомнить, сколько раз она запрещала себе думать о Глебе. Она загоняла его в самые дальние уголки своего сознания, она, как ластиком, пыталась стереть любые воспоминания и сразу, еще в зародыше, давила едва возникшие мысли о нем. Она убегала, спасалась и делала вид, что Глеба никогда не существовало. Но он был. Он был в ее жизни, и этого не перепишешь. Это он подсказал ей направление, когда она не знала, за что хвататься в таком пестром мире профессиональных парикмахеров. Глеб развернул ее в сторону колористики и убедил, что здесь она станет лучшей. И это сработало. Это он познакомил ее с десятками новых блюд разных кухонь. Это он научил ее плакать, если больно. Это он спасал, обнимал, гладил по голове и одними губами шептал «ш-ш-ш», когда она, после смерти мамы, выла, кусая распухшие губы. Это всё был тоже он. Как и тот, другой, со стеклянными после пожара глазами. Но первого было несравнимо больше.

Поэтому и дрогнула рука. Поэтому и открыла Женя письмо. А открыв, провалилась в бездну. Поначалу подумала, что Глеб сочиняет, но вчитавшись, поняла, ошиблась. В его послании было всё: раскаяние, боль, страх, надежда… Не было только манипуляции. Строчки были просты и бесхитростны, как бывают они только в минуты полной откровенности. Пожалуй, только в одном случае. Когда впереди забрезжила вечность. Глеб не стремился получить индульгенцию, не хотел лишь облегчить совесть. Не просил он и жалости. Он вообще ничего не просил. Но Женя остро почувствовала: ей нужно его увидеть. Иначе не сможет потом жить.