Не-птица - Андрей Дёмин

Она все время бежит. Не только от отца — этому хотя бы есть оправдание. Есть ещё бегство от проблем, как давешний запой из-за Милы. Как там Иволга говорила? «Быстрые ноги помогают бежать от неприятностей, голова — расширять сознание, сердце — искать верный путь». Вот, в чем состоит её жизненный принцип.

Свобода Ивы — постоянный, не прекращающийся полет едва оперившегося птенца из клетки. Пигалица кричит от страха, машет крыльями чаще, чем нужно, едва успевает огибать препятствия — и всё время стремится вперед, подальше оттуда, где её так долго удерживали.

Птенец не задумывается, что за пределами клетки опасностей больше, чем внутри, его не волнует, что будет, когда невеликие силы закончатся, и придется где-нибудь сесть. Важно лишь убраться как можно дальше, что бы ни ждало впереди.

Ну, а что же делаю я сам? Почему до сих пор следую за этим птенцом, как слепой? Я люблю её? Не знаю. Говорят, любовь — это прекрасное и удивительное чувство. Предполагается, что, едва влюбишься по-настоящему, ты это поймёшь, ощутишь всей кожей, ударами крови в сосудах. Ничего подобного за собой не замечал. Сильные чувства вообще не для меня, всё выходит как-то вскользь, не глубоко. Не умею я ни любить, ни ненавидеть по-настоящему. Обижаться — всегда пожалуйста, дружить — тоже неплохо. Да и девушки мне всегда «нравятся». Слово противное, порожденное именно нашим бездушным и пустым веком. Нравится человек. Будто вещь или погода, никакой серьёзности.

Но ведь мы все — дети своего времени. Кого винить за собственную неспособность сосредотачивать чувства? Родителей, воспитавших сына по принципу «как бы чего не вышло»? Общество, лишившее меня и ровесников свободы поступков? Самого себя, слизняка бесхребетного?

По большей части, всё равно. Поиск виноватых — это почти что размашистые удары по воздуху, когда избивший тебя противник уже дома сидит и чай пьёт. Главное — что теперь делать?

«А ничего с этим не сделаешь, Глебка. Ты — продукт мира вокруг, сам себя вылепивший таким, каким стал. Мир виноват, ты виноват, все вокруг виноваты, а плохо сейчас только одному конкретному парню, потому что он перепил и совершенно расстроился. Ты не герой этой истории, лишь резонёр-летописец. Плетешься вслед за блистательной красноволосой бестией, фиксируя её похождения. С Иволгой по ходу повествования может что-то случиться, у неё будут терзания и какой-то внятный финал, а ты так и останешься никем. История закончится, и для всех вокруг ты опять перестанешь существовать».

После этой мысли меня, вроде, отпустило. Черт, не зря говорят, что коктейли — зло! Пора завязывать, здесь стало совершенно нечем заняться! Я огляделся, чтобы выловить Иволгу. Её нигде не было — ни на танцполе, ни около него, ни рядом со стойкой. По спине пробежал нехороший холодок, но в этот момент Ива вышла из боковой двери, за которой располагался мужской туалет. Вышла не одна, а в компании все того же худощавого урода. Глянула на него липким, масляным взглядом, стёрла что-то с губ и протянула раскрытую ладонь. Хмырь что-то отдал девушке, и на этом они расстались. Красноволосая направилась ко мне.

Внутри будто запустили ледяной душ. Я смотрел на её легкую, даже пляшущую походку, и уже не чувствовал ничего. Меня тошнило от коктейлей, от клуба вокруг, от самодовольного выражения лица Иволги. Но я стиснул зубы и заставил себя сделать вид, что ничего не видел.

— Ну чё, накидался? — она оперлась на стойку, не оборачиваясь ко мне. — Бармен, тащи какую-нибудь крепкую дрянь, на посошок!

Расплатившись, Иволга разжала кулачок, где обнаружился маленький пакетик с единственной таблеткой. Посмотрела на него, быстро вытряхнула себе в рот и залила прозрачным коктейлем. Поморщилась и сглотнула. Вокруг загремела какая-то особенно отвратительная музыка.

Я смотрел. Время будто совсем перестало идти, и я смотрел. Что Ива только что приняла? Это же… Это то, что я думаю? Пожалуйста, пусть это будет не то, только не то!