Не тот вариант... - Ника Верон

— А, может — пусть? — высказал предложение Евсеев, уверенно продолжая, — С такими нервами лечиться надо, а не с документами работать.

— А у нас за воротами очередь из желающих на ее должность стоит? — тотчас отреагировал Родимский. Да, по работе в целом к нынешнему заму претензий не было. Но вот что касалось отношения к людям… Здесь возникали некоторые вопросы. К человеку он, в большинстве своем, относился как к расходному материалу. А так, по мнению, по его мнению, работать — нельзя.

— А то не найдем, — с непонятной ухмылкой обронил в свою очередь Евсеев, добавив, — Сейчас с этой пандемией, люди из частного сектора за любую работу в бюджетных структурах хватаются. Бери любого.

— Здесь не любой нужен, Максим Андреевич, — возразил Родимский, убирая в ящик стола по-прежнему беззвучно мигающий от звонка мобильный. — У нее стажа в этой должности 10 лет. Тетя с улицы въезжать будет дай Бог год. Это, во-первых. Во-вторых, у нас в следующем году реорганизация. Кто будет заниматься документами — ты?

— Ну, там еще Сысоева с Ручниковой есть, — с уверенностью напомнил Евсеев. Он, определенно, чего-то не понимал. Уж сегодня, по всем канонам, Коташова должна была быть уволена! Делопроизводственный отдел оставался, пожалуй, единственным отделом в данном заведении, где ему пока не получилось установить свой жесткий контроль.

— Сысоева не то, что не вытянет, она следом уволится, — совершенно спокойно заметил Родимский, определенно точно зная, о чем говорит. — И в-третьих, пожалуй — в главных — нельзя ей без этой работы остаться.

— Ну, никому нельзя, — Евсеев все же пытался вывести разговор на свою сторону. — Быстрее уволится, быстрее найдет новую. Уборщицы везде и всюду требуются, если ничего приличного не получится найти.

— Максим Андреевич, у нее в семье катаклизм на катаклизме, причем один серьезнее другого.

— Так у нее ни мужа, ни детей, какие катаклизмы.

— Я сказал: она будет работать здесь, — терпение Родимского лопнуло и тон стал максимально жестким, что должно было заставить Евсеева отступить. — Она, по сути, одна в этой жизни. У нее эта работа — как семья. Некоторые из нас ей ближе родного брата, который нервы еще так трепет. А работу свою она, отлично знает. Уйдет она, рухнет всё, поверь, это не пустые слова. Не надо ломать то, что твердо стоит на ногах.

— На неё Ручникова жалуется постоянно, — кажется, Евсеев выкинул последний козырь в пользу увольнения Коташовой. Да, по мнению некоторых, требовательность последней порой доходила до абсурда. Но, возможно, именно эта, маниакальная, в какой-то степени, одержимость работой позволила Коташовой держать всё делопроизводство вверенного ей подразделения в тонусе.

— Ручникова ищет, где бы работать, чтобы не переработаться, — возразил Родимский, возвращаясь к работе с бумагами на рабочем столе. — Кстати, она там в один из твоих отделов переводиться хотела, — вспомнил он, задержав в руке какой-то лист. — Брать будешь?

— Коташова опять истерить начнет, — не удержался от соблазна съязвить Евсеев. — Я и так у нее враг номер один. А если еще её человек ко мне перейдет…

— С Коташовой я сам решу, — заверил Николай Сергеевич, поинтересовавшись, — Так что с Ручниковой? Берешь?

— Давай, место есть, работник нужен. Да и, по правде говоря, надоела она, каждый день бегая, жаловаться, — выдал он совершенно неожиданно. И появились в его тоне нотки… человечности. За маской жесткого зама совершенно неожиданно вырисовался человек…

— Отлично. И еще, с Коташовой давайте, как-то договаривайтесь, — внимательно посмотрев на своего первого зама, со всей серьезностью попросил Родимский. — Ситуация ненормальная. Поверь, знает она свою работу. Год назад серьезную проверку с первого раза прошла. Замечания были только те, которые не по ее вине неустранимы. Архив весной отбила. Должность у нее, на самом деле, не простая, как с виду кажется. И свою правоту отстаивать не боится и умеет.