Что, если? - Юлия Резник

Умывшись, девушка в одиночку обходит стадо. Подсыпает изголодавшемуся оленю рыбы. Ягель зверь выел уже подчистую, и по-хорошему со стоянки надо сниматься. С этими мыслями она устремляется обратно к балку, когда на горизонте появляется сразу несколько снегоходов. А вместе с ними и такой лютый страх, что ее немного ведет. Имане даже приходится привалиться к стене, чтобы устоять на ногах. И сколько она так стоит, прежде чем ее не окликают – неясно.

– Эй, малышка… Ты чего?

– Ничего. Ты видел? Там за нами приехали. Я же говорила.

– Хм… Да? Ну, тогда надо встречать гостей. А ты беги в дом, погрейся.

Герман уходит. Но Имана и не думает сходить с места. Она с жадностью наблюдает за тем, как снегоходы останавливаются. Как с них спрыгивают знакомые ребята. И окружают… Как Михалыч собственной персоной принимается о чем-то с Глуховым спорить. Но чем больше тот гнет свое, тем сильней Герман злится. И тогда начбез что-то тычет ему в лицо. И одновременно с этим кто-то совсем рядом выплевывает:

– Ни с места, Малышка. Ты даже не представляешь, как мне тебя сейчас хочется пристрелить.

Имана прикрывает глаза. Кусочки пазла складываются в голове в довольно неприглядную картину. И потому она медленно-медленно поднимает руки и выставляет перед собой во всем знакомом жесте.

– Все не так, как кажется, – выталкивает она и размыкает ресницы, чтобы натолкнуться на пустой, лишенный всяких эмоций взгляд Глухова.

Глава 18

– Не могу поверить, что все закончилось! Что ты здесь, со мной. Живой! Что все хорошо! – живот обжигает чередой быстрых жалящих поцелуев. Глухов бесцеремонно оттесняет лежащую у него на коленях женщину и встает. Ее прикосновения ему невыносимы. Ему теперь все, на самом деле, невмоготу. И непонятно вообще зачем…

Герман подходит к бару, наливает коньяка на два пальца и, отвернувшись к окну, опрокидывает в рот, не поморщившись. Как лекарство.

– Гер, малыш…

– Не сейчас, Елена, – рявкает он.

– Эй! Да что с тобой?! Я два дня сама не своя, не знала, что думать…

– Не преувеличивай. Виктор Палыч передал Михалычу, что мы живы, еще в четверг.

– И что?! Думаешь, я сразу успокоилась? Да как бы ни так! Ты остался наедине с убийцей!

Глухов сглатывает. Прячет сжимающиеся от бессилия кулаки в карманы. Потому как ну что тут скажешь, если он сам ни черта не понимает! Даже теперь, когда голова более-менее остыла. Когда ему удалось достать себя из-под лавины чувств и кое-как собрать по кусочку?

– А я тебе говорила! Она никогда мне не нравилась.

– У-у-у-у, – доносится вой с улицы.

Три дня прошло. Всего какие-то три дня, а он как будто несколько жизней прожил.

Герман распахивает окно и выходит на террасу.

– Эй! Ты куда? Гер, мы же разговариваем!

– Нужно мозги проветрить.

Он старается хотя бы ей не грубить. Потому что нет вины Елены в том, что он свалял дурака. Он! Это же надо – встрять вот так. Позволить какой-то соплячке себя провести. В его-то годы. При его опыте… Да он же, сука, теперь тупо профнепригодный!

Не разбирая дороги, Глухов идет вперед. Перед глазами стоит физиономия Михалыча.

– Она встречалась с Бутовым. Получала указания от его начбеза. Да я почти уверен, что это Имана вывела из строя систему вертолета…

– Ты спятил, Коль? По-твоему, она похожа на самоубийцу?

– Не забывай, что девка до последнего не хотела лететь!

Все так. И не так одновременно.

Глухов останавливается у вольера. Сжимает в руках решетку. Волк несется к нему через территорию. Охаживает пальцы розовым языком и заискивающе в глаза заглядывает. Но Глухов не обманывается ни на секунду. Дай зверю спуск – тот ему оттяпает руку по локоть.

– Нет у меня ничего, Волк. Я не взял угощений.