Дикари - Шеридан Энн

29

Роман

Я сжимаю руку в кулак, когда подношу ее к двери спальни Шейн. Я проходил мимо этого места уже четыре ебаных раза, и каждый раз я шел мимо, будучи гребаным слабаком, чтобы остановиться и сказать то, что я собирался сказать так чертовски долго. Как только эти слова слетят с моих губ, их уже не вернуть.

Шейн была для меня опорой, хотя и не подозревала об этом. Она заземляла меня и помогала сфокусироваться на протяжении всего этого дерьма. Она помогает мне дышать. Без нее я бы слетел с катушек. Я обязан ей своей жизнью. Я бы на всех парах влетел в дерьмовую ситуацию и потерял все, но она помогает мне увидеть ясную картину впереди. Она заставила меня жить, а не просто плыть по течению, ни о чем на свете не заботясь. Я не знаю как, но она снова вдохнула в меня жизнь, а взамен я повел себя как гребаный мудак.

Я не могу с этим справиться. Как только я скажу ей, что она каким-то образом стала всем моим гребаным миром, она станет еще большей мишенью, и я уничтожу еще большую часть своей души, если ее у меня заберут, как и любую другую женщину, которую я впустил в свой мир.

Это просто пиздец. Любить ее — значит держать на расстоянии вытянутой руки, но такая женщина, как Шейн, никогда не согласится с этим. Она бы сказала, чтобы я засунул свою гребаную потребность держать ее на расстоянии прямо себе в задницу и пошел нахуй. Что я могу сказать? Эта девушка умеет обращаться со словами.

Я опускаю руку, и мысленно ругаю себя за то, что оказался такой мягкотелой сучкой. Шейн никогда бы так не отступила. Она бы схватила гребаного быка за рога и заставила его слушать ее. Она такая же упрямая.

Из комнаты доносится тихое бормотание, и вместо того, чтобы отстраниться, я снова поднимаю руку. Дверь закрыта неплотно, поэтому я легонько толкаю ее, и она скользит по плюшевому ковру.

Мои братья откинулись на спинку ее кровати: Леви растянулся на краю, а Маркус лежит на противоположной стороне, закинув руку за голову. Шейн сидит рядом с ними, скрестив ноги, и ее взгляд тут же устремляется на меня. Подозрение зарождается в моей груди, но когда я рассматриваю сцену секундой дольше, я понимаю, что никто здесь не занимался сексом, по крайней мере, пока. С Шейн ничего не скажешь наверняка. Мои братья — любители потрахаться, а она вообще готова на все, что они выкинут.

Не буду врать, я никогда так чертовски не ревновал. Каждую ночь я слышу, как они трахают ее, словно не могут без нее дышать, но мало кто знает, что от звуков ее хныканья, вздохов и стонов наслаждения я страдаю, задыхаясь. Каждую. Ебаную. Ночь.

Мне повезло, что она позволила мне приблизиться к ней, позволила прикасаться к ней достаточно долго, чтобы кровь продолжала течь по моим венам, но я больше так не могу. Я не могу больше быть без нее.

Прошло несколько дней с тех пор, как мы сидели на том холме, прощаясь в последний раз с нашей матерью, и с тех пор в моей груди зияет огромная дыра, и хотя мои братья смотрят на это сквозь пальцы, Шейн — нет. Она видит меня так, как никто никогда раньше.

Ее глаза задерживаются на моих, и без единого слова, произнесенного, между нами, она знает, почему я здесь. Она переползает через кровать, придвигаясь ближе к Маркусу, кладет руку на освободившееся место и молча приглашает меня подойти.

Я, блядь, не могу сопротивляться.

Я протискиваюсь мимо двери ее спальни, и в комнате раздается ехидный смешок моего брата.

— Смотрите, кто наконец-то прошел через дверь, — ворчит Леви, не потрудившись оглянуться через плечо.

Во мне нарастает раздражение, пока я продолжаю идти, но когда взгляд Маркуса встречается с моим, моя рука немедленно тянется к складному ножу в кармане.

— Что это было? — спрашивает он с ухмылкой на губах. — Твоя пятая попытка?

Лезвие вылетает из моих пальцев, глубоко вонзаясь в подушку рядом с его лицом, заставляя Шейн ахнуть от удивления.

— Подойди и скажи это мне в лицо, — предупреждаю я его.