Но, как оказалось, не нас одних беспокоила дата начала суда. В разговоре не для протокола Корнелиус У. Уикершем, новый исполняющий обязанности окружного прокурора (Леонард Мур получил повышение и стал судьей апелляционного суда США второй инстанции), оказывал нажим на судью Байерса, чтобы тот назначил строго определенной срок. Как он объяснил, ему не хотелось вводить федеральное правительство в лишние расходы, а потому он не мог созвать всех кандидатов в жюри присяжных, пока в точности не знал, сколько времени продлится их работа (государство платило присяжным с великой щедростью – шесть долларов в день).

Судья Байерс терпеливо выслушал Уикершема. А потом сказал, что «за всю свою долгую и ничем не примечательную карьеру» он обнаружил отсутствие у себя пророческого дара и мог заранее знать о событиях только каждого наступившего дня. Он предложил прокурору тоже вернуться 26 сентября, когда, вероятно, и для него обстановка немного прояснится. Потом добавил не без иронии:

– Меня не волнуют финансовые затруднения правительства. Если вам не хватает средств для проведения суда, быть может, следует одолжить их у министерства сельского хозяйства, которое платит столь крупные дотации фермерам?

Следующим пунктом дискуссии стали для меня списки свидетелей обвинения и кандидатов в присяжные. Формально число свидетелей со стороны властей все еще по закону могло оставаться секретом, но я заявил, что нам, без сомнения, понадобится месяц для детального изучения списка. И хотя в особо серьезных случаях обвинение было обязано передать защите список не менее чем за три дня до начала процесса, судья Байерс распорядился выдать нам их данные незамедлительно.

Я не стал оспаривать просьбу обвинения о том, чтобы фамилия и адрес одного из свидетелей (скорее всего, Хейханена) не читались в переданном нам списке. Но получил отказ на свой запрос выдать мне хотя бы фотографию этого «тайного» свидетеля. Представители государства заявили, что организуют для меня встречу с ним, но не могут дать фотоснимок. Напрасно я прибегал к аргументу, что, если свидетель работал в органах советской разведки, русские, безусловно, располагали его фото в личном деле. Так чем могла ему повредить передача его фотографии нам в целях расследования? Но все оказалось напрасно.

По окончании дебатов я коротко успел переговорить с Абелем в помещении для арестантов, спросив его мнение о последнем варианте моих письменных показаний по поводу ареста и изъятия имущества. Он сказал, что они составлены превосходно, и раскритиковал один только заключительный абзац, который заканчивался словами:

«Если Свободный мир перестанет быть верен своему моральному кодексу, то на планете больше не останется общества, которое сможет служить образцом для всех».

– Слишком эмоционально, – заметил он и в своей типичной манере преподавателя добавил: – Не думаю, что столь эмоциональный лозунг имеет прямое отношение к разбираемым юридическим проблемам.

– Рудольф, – сказал я, – вам очень повезло, что вы не практикуете юриспруденцию в Соединенных Штатах. Если ваши представления о том, как представить свою точку зрения с наибольшей эффективностью, именно таковы, вы бы и доллара не заработали.

Мое замечание от души позабавило его.