Кровавые жернова - Воронин Андрей Николаевич (2003)

Единственное, что осталось без изменений возле дома мельника после того, как в нем поселился Илья Ястребов, был расколотый неподъемный, огромный жернов.

Антон взглянул на часы: «Во сколько же поднимается солнце?» – отодвинул занавеску.

Небо на востоке по-прежнему оставалось темным, проколотым звездами. Он, стараясь не шуметь, вышел из вагончика и закурил.

Из соседней половины доносился храп Сергея Краснова.

«И как она с ним спит? – подумал Антон. – Это же невозможно! А может, и не спит сейчас? – Ему захотелось осторожно приоткрыть дверь и взглянуть на Марину. – Нет, все же спит, – решил он. – Она бы вышла, обязательно. Привыкла к его храпу. Ко всему привыкаешь».

Окурок Антон отбросил щелчком, и тот рассыпался фонтаном искр, как маленькая петарда, но только без звука. В ночной тишине было слышно, как булькает вода в котловане, как хлюпает торф, опадая в воду.

Полуянов умылся и, сев на скамейку, стал ждать, когда посветлеет небо на востоке. Следить за небом на рассвете – это то же самое, что следить за движением часовой стрелки.

Движение незаметно, но все же оно происходит.

Чернота выцвела, как это бывает с ношеной одеждой, звезды поблекли, а вскоре и погасли.

Сделалось прохладно, и хотя Антон не почувствовал озноба, он хотел и в то же время не решался подняться с лавки.

Полуянов качнулся, поднялся на ноги.

– Все, пора.

Первый шаг он сделал через силу. Колола затекшая нога, он превозмог себя и быстро зашагал, уже боясь опоздать.

«Интересно, столько лет прошло, а здесь ничего не изменилось. Те же тропинки, та же река. – Ноги сами вели его, находя дорогу. – Здесь все изменится, – подумал Полуянов, – построим туристический центр, и в деревне загорятся фонари, исчезнут тропинки, появится асфальт, дорожки. Здесь будут стоять дорогие тачки, по вечерам загремит музыка, смех и голоса заполнят первозданную тишину».

Сам Антон принадлежал к тому, уходящему миру, с пылью, поднятой стадом, мычаньем коров, неспешными разговорами. Он сумел вырваться из него, но не сумел порвать с ним, да и не хотел. Он шагал вдоль реки навстречу течению.

«Иначе не может быть, – рассуждал он, – идет время, и мир меняется. Люди стареют, умирают, рождаются дети. Источник тоже не вечен, он станет другим. Вода всегда вода, пришла ли она по трубе или ее вытащили в жестяном ведре из колодца. Н2О, – успокоил себя Полуянов. – Разговоры о святости – для попов, это их хлеб».

Небо уже стало розовым, но солнце еще не показалось. Калитка в высоком заборе чуть поскрипывала под утренним ветром. Полуянов толкнул ее ладонью и вошел во двор. Калитка за его спиной захлопнулась. Антон даже обернулся, ему показалось, что кто-то закрыл ее за ним.

Взгляд его остановился на треснувшем жернове, белеющем среди двора. Два петушиных пера трепетали на нем, но ветер был слишком слабым, чтобы подхватить и унести их. Над крыльцом загорелся желтый манящий фонарь, словно Антона приглашали подняться в дом. В нерешительности он замер в двери, боясь положить теплую ладонь на холодную латунную ручку.

– Заходите же, – услышал он мягкий голос, прозвучавший у него прямо за спиной.

Антон обернулся так стремительно, что даже кольнуло в шее. Улыбающийся Ястребов стоял, облокотившись на перила, и хитро смотрел на Полуянова. Седой короткий ежик волос серебрился в утреннем свете, как трава, тронутая инеем.

– Ценю вашу пунктуальность. Проходите в дом.

Антон снова оказался в гостиной. Теперь она показалась ему уже не такой большой.

– Ром с утра я предлагать не стану, – спокойно произнес Ястребов, – и сигару не рекомендую.

– Я уже успел покурить.

– Как спалось?

– Можно сказать, никак, – Антон терял веру в то, что Ястребов ему поможет. Хозяин дома казался ему сейчас самым обыкновенным человеком.

– Снимайте рубашку, – свет Ястребов не зажигал.

– Я даже ничего не чувствую, – признался Полуянов, сбрасывая рубашку.