Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер (1931)

– Я все равно уеду отсюда, – сказал он. – Я пока еще не знаю, как или когда; зато мне известно, что вновь окажусь в Англии еще до того, как король умрет, потому что от этого зависит все, а я не могу потерпеть неудачу. – В его голосе прозвучали нотки абсолютной уверенности в успехе, когда он решительно заявил: – Чего бы мне это ни стоило, но я найду способ выбраться из ловушки, которую устроил мне герцог Вильгельм.

Глава 4

Рауль оказался не единственным мужчиной в Руане, чье сердце покорила Эльфрида. Очень скоро вокруг нее начали увиваться пылкие джентльмены, которые, к вящему негодованию нормандских красавиц, уверяли, что единственные цвета, подходящие незамужней девице, – голубой и золотистый. Эльфрида, не привыкшая к придворной жизни, поначалу с сомнением отнеслась к своим воздыхателям, стесняясь от оказываемых ими знаков внимания. Ее скромность показалась им неотразимой, и они удвоили усилия в стремлении покорить ее. Букеты роз и шиповника возлагались к ее дверям; стихи в честь Эльфриды оставлялись в тех местах, где она наверняка должна была наткнуться на них; безделушки и украшения вручались ей с преклонением колен. Однажды в обеденный час сам Тайлефер, обладатель золотого голоса, исполнил посвященную ей балладу, после чего ее воздыхатели буквально завалили певца подарками. Но Эльфрида зарделась словно маков цвет и упорно отказывалась поднимать взгляд от рук, смиренно сложенных на коленях.

Одна или две придворные девицы, воспылавшие к ней ревностью, попытались вылить на девушку презрение и высмеять ее, но очень быстро обнаружили, что, несмотря на свою кротость, Эльфрида сохраняла самообладание и оставалась верна себе, если кому-либо случалось пробудить в ней гнев.

Прошло совсем немного времени, и постепенно она привыкла к тому, что ее величают Первой Красавицей, Белой Голубкой и Златовлаской, равно как и перестала приходить в смятение, выслушивая перечисление своих достоинств и прелестей, кои, невзирая на ее румянец, воспевали джентльмены поэтического склада ума. Когда Бодуэн де Мель первым сложил в ее честь вирши, она обратила на него укоряющий взгляд, поскольку он сообщил ей, что ее чресла купаются в солнечном свете, а грудь белее, чем у лебедушки. Но совсем скоро Эльфрида поняла, что он не имел в виду ничего оскорбительного, и приучилась не шарахаться от своих поклонников, словно от чумы, над чем откровенно потешались нормандские дамы.

Уже через пару месяцев мужчины тонули в глубинах ее глаз, лишались чувств от запаха волос или оказывались сраженными наповал этим целомудренным взглядом весталки, не вызывая в ней ничего, кроме воркующего смеха. По всеобщему мнению, это было единственным недостатком Эльфриды – если таковые у нее вообще имелись, как уверяли некоторые. Она обладала совершенно обескураживающей и непреодолимой привычкой хихикать в самый неподходящий момент, когда мужчина воспарял на крыльях своих чувств к ней. Более того, недостаток сей лишь усиливал тот факт, что практически невозможно было удержаться и не присоединиться ко взрыву веселья Эльфриды, таким заразительным оно казалось. Кое-кто, впрочем, не выдерживал и уходил, затаив обиду: оттого она лишь смеялась еще звонче, так что губы неудачливого воздыхателя помимо его воли расплывались в улыбке; в глазах же девушки плясали самые настоящие чертики. Ее смех приходилось терпеть, иногда – даже присоединяться к нему, но поклонники так и не могли уразуметь, что же вызывает в ней столь искреннее веселье. А для Эльфриды, всегда считавшей себя самой обычной девушкой, пикантность ситуации заключалась в том, что ее превозносили до небес, называя несравненной красавицей, многочисленные джентльмены, которым, как она полагала, просто следовало быть умнее.