…Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам (2012)

Чем позднее становилось, тем более расслабленно тек разговор. Каким-то образом Ханнес Ростам попал на тему машин и рассказал, что он — если выживет — купит себе первую в своей жизни по-настоящему роскошную машину. «Мерседес».

— Не говори глупостей, — простонал Лаурин. — Если тебе нужна машина, покупай «Шкоду» — там ты получишь хорошую вещь за адекватную цену. В противном случае ты платишь за всякие прибамбасы.

— Мне кажется, я это заслужил, — возразил Ханнес. — Я хочу, чтобы мне было удобно сидеть. И когда я обвожу взглядом салон, должно быть очевидно, что ради меня вырубили небольшой кусок тропических лесов.

Фредрик Лаурин не принимал эмоциональных аргументов, он продолжал долдонить, что все машины на самом деле одинаково хороши, единственное, что отличает дорогие машины от дешевых, — бессмысленный дизайн и каверзный маркетинг.

— Ты помнишь мое первое журналистское расследование? — прервал его Ханнес. — О подделке показаний одометра? Тот золотой «Мерседес», который, по словам фирмы, имел пробег восемь тысяч миль. Его использовали как школьный автобус и такси в лесах в окрестностях Кальмара — и на самом деле он накрутил семьдесят две тысячи миль. Семьдесят две тысячи миль! И он бегал, как в первый день. Вот это настоящее качество.

Фредрик Лаурин признал себя побежденным:

— Да, наша прошлая машина пробежала восемь тысяч миль. После этого ей оставалось лишь на свалку.

Когда я ехал домой по мосту Эльвборгсбрун, солнце разбрасывало свои первые лучи над Гётеборгским портом. Мысли вертелись в голове. Я понял две вещи: что непростая история жизни Ростама заслуживает того, чтобы ее рассказать; и что вторую историю — о тех выводах, которые он сделал, двадцать лет занимаясь журналистскими расследованиями и будучи одним из самых именитых журналистов в Швеции, — он никогда не расскажет сам.

Но как изложить это человеку, болеющему раком, не выглядя при этом совершенно бесчувственным?

Так и не найдя решения этой загадки, я позвонил ему и сказал все как есть.

Если мои слова и задели Ханнеса, то в его голосе я, по крайней мере, не услышал обиды:

— В сложившейся ситуации боюсь, что ты прав. Надо воспользоваться случаем.

Ханнес вырос в Стура Брота — престижном коттеджном поселке в окрестностях Лерума к востоку от Гётеборга. Его мать была зубным врачом, отец — «театральным человеком»: актером, драматургом, режиссером и со временем директором театра, сначала городского театра города Буроса, а потом «Театра-ателье» в Гётеборге. Семья держала прислугу.

Некоторое время на чердаке у семейства проживал молодой Пер Оскарссон, разгуливая в фетровых туфлях и черном берете. В выходные за столом собирались актеры и деятели культуры.

— В журналистском кругу почти неприлично иметь такое происхождение, — говорит Ханнес. — У меня же очень мало было желания взять реванш и все такое. Сам я, если честно, видел в этом сплошные плюсы.

Ханнес Ростам плохо вписывался в группу. Он вспоминает, что мог остаться на улице во время продленки, когда все уже зашли внутрь, — он был настолько занят своими мыслями, что не слышал звонка. Авторитеты также были его проблемой — он терпеть не мог, когда ему указывали, как поступать, и сам не любил поучать других.

По окончании общеобразовательной школы Ростам поступил в Экспериментальную гимназию в центре Гётеборга. Школа была знаменитой современной лабораторией в духе педагогики 70-х, где учащиеся все, что можно, определяли сами, а учителя выступали в роли советчиков. После трех месяцев Ханнес ушел оттуда.

— Убежден, что Экспериментальная гимназия была хороша для сильных индивидуалистов, не страдающих никакими проблемами. Мне это не подходило.

Вместо этого Ханнес сидел дома в Леруме, играя на электробас-гитаре. Он слушал «Битлз», «Роллинг Стоунз» и Боба Дилана. Брал уроки контрабаса и фортепиано. Иногда подменял басиста в группе старшего брата, исполнявшего чужие шлягеры.