Рабы Парижа - Эмиль Габорио (1868)

«Этот тоже достоин любви», – подумала Сабина, провожая его глазами.

Она поспешила к себе наверх, чтобы, как можно скорее написать Андре, как вдруг в передней раздался голос другого посетителя, который непременно требовал, чтобы его пропустили к графу.

– Черт бы вас побрал, – кричал он, – мне нет дела до его приказания вам, мне необходимо его видеть, и я увижу его! Сию минуту доложите обо мне или я обойдусь без ваших дурацких докладов!

Посетитель был не кто иной, как сам барон Кленшан, друг юности графа, единственный свидетель трагического случая. Тот самый барон, который имел забавную привычку доверять ежедневно бумаге все, что происходило с ним в жизни. Он был среднего роста, обычного сложения, обычной внешности. Словом, в нем не было ничего выдающегося или даже просто заметного. Одет он был тоже сообразно.

В молодости он был очень методичен, к старости почти помешался. Двадцать лет ежедневно он проверял, так ли бьется у него пульс, в сорок надоедал всем и каждому рассказами о переменах в своем здоровье…

Сейчас он был так взволнован, что забыл даже поздороваться с Сабиной.

– Столько душевных переживаний! – кричал он, – и в довершение я еще и съел сегодня больше, чем мне положено! Разумеется, мне понадобится полгода, чтобы прийти в себя!

При виде графа, который вышел ему навстречу, он бросился к нему и закричал еще громче:

– Октав! Ты должен спасти себя и меня! Если ты не уничтожишь договор о браке своей дочери с…

Быстрым движением руки граф Мюсидан зажал ему рот.

– Ты что, не видишь, Сабина здесь?

Девушка, встретив мрачный взгляд отца, поспешила скрыться.

Но барон Кленшан сказал достаточно, чтобы она инстинктивно почувствовала страх. Уничтожения какого договора требовал этот чудак? С кем? И почему ее союз с кем бы то ни было может мешать ему?

Тут явно крылось что-то недоброе. Иначе с чего бы ее отцу зажимать рот этому добродушному человеку?

Сердце ее сжалось от нехорошего предчувствия, она была почти уверена, что имя, которое не успел произнести Кленшан, сыграет в ее судьбе еще не известную ей, но определенную роль. Она поняла, что просто не сможет оставаться в неведении, она должна была узнать, в чем же тут дело…

Оставалось одно: забиться в угол столовой, которая была отделена от комнаты, где остались мужчины, только тяжелой портьерой.

Удостоверившись в том, что обнаружить ее будет непросто, а она сможет слышать все, что ее интересует, она прислушалась.

Кленшан продолжал жаловаться на здоровье и говорил о том, что волнения могут привести к непоправимому ущербу…

– Ну и денек! – ворчал он, – и ты тоже хорош, встретил меня таким образом, после того, что я перенес! Подумай только, завтрак не в меру, душевное потрясение, быстрая езда, перебранка с твоими лакеями, а затем подобный прием со стороны друга! Да, тут есть от чего расхвораться в мои-то годы!

Но граф Мюсидан, которому давным-давно были известны причуды его приятеля, не собирался его выслушивать.

– Говори прямо, что привело тебя ко мне, – коротко и сухо произнес он.

– Сделай же одолжение, выслушай меня, – завопил Кленшан, – история охоты в Бевронском лесу каким-то образом вылезла наружу! Сегодня я получил анонимное письмо, которым меня предупреждают, что, если я не уговорю тебя нарушить договор о браке твоей дочери с бароном Брюле-Фаверлеем, то мне грозит куча неприятностей!

– Письмо у тебя с собой?

Кленшан полез в карман и достал письмо. Оно действительно было полно угроз, но не открыло ничего нового для Мюсидана.

– Проверял ты свои идиотские записи? Там действительно не хватает страниц?

– Именно тех самых, трех!

– Как же ты так опростоволосился в собственном доме!

– Как! Если ты такой умный, так расскажи мне – «как»!

– А прислуга? Надежная?