Граф Брюль - Юзеф Игнаций Крашевский (1874)

Десятого января двор замка наполнен был экипажами, лошадьми, людьми. Дворы саксонский и польский собирались в путь. В залах находились все те, кто должны были сопровождать короля. Август II прощался с сыном и его женой. Нетерпеливость и усталость заменили на лице его прежний блеск и бодрость. С чувством прижимался к отцу королевич Фридрих, с достоинством прощалась королева Жозефина. Фридрих пришел получить распоряжения, смотрел отцу в глаза и улыбался. Вдруг вошел Брюль, так как нужно было подписать некоторые бумаги и взять с собой деньги. Ожидали ста тысяч талеров, которые должны были прийти.

Король быстро взглянул на пришедшего директора и сделал несколько шагов к нему навстречу.

– Брюль… деньги!..

– Есть, ваше величество, – отвечал с поклоном тот, – приказание вашего величества исполнено.

Лицо государя просияло.

– Слушай, – сказал он сыну, – слушай, я поручаю тебе его… Это слуга, который освободил меня от многих хлопот и неприятностей и который всегда умел мне возвратить спокойствие… помни. Ему я обязан порядком при дворе.

Фридрих, смотря отцу в лицо, ловил каждое его слово и всей фигурой ясно показывал, что обещает свято исполнить его волю.

– Если бы у меня в Польше было несколько таких, хотя бы даже один, то их Речь Посполитая давно бы пошла к черту, и я завел бы там такой же порядок, как и в Саксонии, – прибавил король. – Те друзья мои и верные слуги: Липский, Гозий и вся их ватага боятся шляхты, а меня обманывают. Но скоро я всему положу конец, падет несколько или несколько десятков голов, и будет тихо. Я не потерплю, чтобы эта чернь могла ворчать, когда я приказываю… Будет уж всего этого.

Сын выказывал величайшее почтение и умиление словами отца. Начатое и прерванное прощание снова продолжалось.

Фридрих целовал у отца руку. Камеристы, пажи и служба ожидали его в передней. Тут же стояли чиновники и духовенство, в числе которых был и падре Гуарини, осторожно спрятавшийся в уголок.

Король любезно прощался со всеми. Ловчему он поручил позаботиться о привезенных из Беловежской Пущи зубрах, которые паслись около Морицбурга, и сошел к экипажам.

Почтальоны сидели уже на лошадях, придворные спешили на назначенные им места, на дворе с непокрытыми головами стояли дворяне, городской совет и мещане, на которых король только взглянул и велел им сказать, чтобы они платили подати. Немного спустя во дворце и Дрездене было пусто и тихо.

Все могли отдыхать до тех пор, пока король не воротится и пока опять не начиналась барщина развлекания разочарованного во всем Августа.

В то время, когда весь двор в сопровождении отряда гвардейцев двинулся из дворца на мост, на дворе замка стоял еще одиноко экипаж, который должен был вести Брюля и его имущество. Государев фаворит, только что получив похвалу, сошел на двор, сладко задумавшись; здесь увидал он Сулковского, стоящего с мрачным лицом. Брюль быстро подбежал и схватил друга за руку. Они вошли в нижнюю залу.

На лице Брюля рисовались живое участие, горячая любовь, искренняя привязанность. Сулковский был холоден.

– Как же я счастлив, что могу еще раз попрощаться с вами, еще раз могу поручить себя вашей памяти и сердцу! – воскликнул он с чувством.

– Послушай, Брюль, – прервал его Сулковский, – я тоже припоминаю тебе наш договор; что бы ни случилось, – мы всегда будем друзьями!

– Разве нужно это напоминать мне, питающему к вам любовь, дружбу, уважение, благодарность?

– Дай же мне их доказательства.

– Я жду только счастливого случая, чтобы доказать вам это. Доставьте мне его – и я упаду вам в ноги, – прервал Брюль. – Я прошу, умоляю, граф! Любезный граф, я-то ваш, но вы не забывайте меня. Вы знаете, что у меня на сердце.

– Франциска Коловрат! – сказал, смеясь, Сулковский. – О, будьте спокойны, она будет вашей. На вашей стороне мать.

– Но она сама?