Иисус. Жизнеописание Христа. От исторической реальности к священной тайне - Жан-Кристиан Птифис (2011)

Эти загадочные христологические утверждения относятся к области чудесного так же, как Воскресение. Они предполагают божественность Иисуса, который как в рождении, так и в смерти избежал обычной для людей участи. Работа историка в этом случае ограничивается лишь догадками об истоках и природе такой веры. Когда она возникла? Как укоренилась в иудейской среде, для которой была совершенно чужой?

Следует подчеркнуть два факта. Во-первых, нельзя (если не опуститься до карикатуры) свести учение о непорочном зачатии Иисуса к древней легенде, подобной тем, что рассказывали о рождении от героев и богов. Вспомним легенды о Персее у греков, Ромуле и даже Августе у римлян, Горе и фараонах у египтян, Кришне у людей Востока. Все небиблейские истории, где упоминается о существах, спустившихся непосредственно с небес, или о половой связи женщины с богом или мужчины с богиней, существенно отличаются от того, что сказано в Новом Завете. В Евангелиях Марию изображают единственным источником человеческой природы Иисуса, но в них нигде не сказано, что Бог — его биологический отец. Речь идет не о богосупружестве, а о новом творении. Поэтому евангельский рассказ очень далек от любой языческой мифологии.

Во-вторых, в ту эпоху девственное зачатие казалось столь же неправдоподобным, как и в наши дни. Оно противоречило культурному контексту Ветхого Завета, где девственность оценивалась отрицательно. Вот почему данный Марией обет вечно оставаться девственницей (из текста Луки можно сделать вывод, что обет был дан), долго считался несовместимым с образом мышления иудеев, которые отводили женщине место продолжательницы рода. Были серьезные основания считать рассказ о зачатии Иисуса позднейшей выдумкой. Так продолжалось, пока в одном свитке из числа кумранских рукописей не было обнаружено упоминание об обетах целомудрия, которые принимались из религиозных соображений даже замужними женщинами. В тексте рукописи перечислены несколько таких случаев, и это позволяет предположить, что подобные обеты принимались не так уж и редко. «Если юная дева приняла обет целомудрия, не спросив отца, он может освободить ее от клятвы. В противном случае и отец, и дочь связаны этим обетом. Если замужняя женщина приняла этот обет, а ее муж не знал об этом, он может объявить клятву недействительной. Если, однако, он не выступил против, оба супруга должны соблюдать обет»{901}. В таком случае легко понять изумление священной Девы Марии, услышавшей слова ангела Гавриила: «Как будет это, когда Я мужа не знаю?»{902}, а также удивление Иосифа, наследника рода Давида, который уже думал тайно расторгнуть помолвку.

Стремясь укрепить учение о девственном зачатии Иисуса Марией, ранние христиане, не подготовленные своей культурой к этой идее, обнаружили у пророка Исаии одну фразу, которая в Септуагинте (греческой версии иудаистской Библии) выглядела так, что показалась им пророческой. Ранние христиане сочли его пророческим. Там не было сказано о Мессии, как в иудейской версии: «Се, юная девушка во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог». В переводе шла речь о «Деве» (parthenos). Нет сомнений, что этим словом в греческом варианте заменено еврейское слово ‘almah — достигшая половой зрелости девушка. Обычно такая девушка считалась девственницей, но этот отрывок из Исаии никогда не толковали как пророчество о непорочном зачатии. Матфей не в Септуагинте нашел эту идею, но его текст хорошо согласовывался с ней. Возможно, именно из-за такого вольного толкования этого отрывка иудеохристианами на своем соборе в Ямнии примерно в 85 г. новые верховные иудейские законоучители приняли решение исключить Септуагинту из списка разрешенных версий Священного Писания и оставить в нем только оригинальный текст Книги Исаии на древнееврейском языке.