Расследования доктора Гидеона Фелла. Преступный замысел (сборник) - Джон Диксон Карр (1934)

– Как я уже сказал, одна выходка повлекла за собой другие. Самый фейерверк начался, когда один из членов кабинета министров, который лишь молча хихикал какое-то время, рассказал весьма живописную историю о коммивояжере и дочери фермера. И вот пришло время для гвоздя программы. Мой дядя Варпус сидел в одиночестве, и можно было услышать, как у него в голове крутятся шестеренки – щелк-щелк, щелк-щелк, – но вот он наконец решил, что его несправедливо обделили вниманием. Он заявил, что произнесет речь. И произнес. Встал перед микрофоном, прокашлялся, расправил плечи – и излил на нас свой поток красноречия. В определенном смысле. – В голосе Уоррена звучало восхищение. – Это была самая смешная шутка из всех, которые я когда-либо слышал. Дядя Варпус, похоже, был вынужден скрывать свое чувство юмора все это время. Но мне посчастливилось стать зрителем его пародии на политическое выступление… Это, скажу я вам, было что-то! Он, не сдерживаясь и не стесняясь в выражениях, высказал свое мнение о решениях правительства, о людях в правительстве и обо всем, что связано с правительством. Затем он принялся рассуждать о внешней политике и о вооруженных силах. Он обратился к главам Германии, Италии и Франции, высказал кое-какие предположения об их происхождении и любимых способах времяпрепровождения, а также о том, куда они могут засунуть свои линкоры для достижения максимального эффекта. – Уоррен потер лоб. – Понимаете, это все было изложено в манере ура-патриотической речи со странными отсылками к Вашингтону, Джефферсону и отцам-основателям…[35] Поддавшись очарованию момента, остальные кричали и аплодировали. Сенатор Боракс достал откуда-то маленький американский флажок и, каждый раз, когда дядя Варпус выдавал особенно красноречивую сентенцию, выскакивал перед камерой, махал флажком и кричал «Ура!»… Ребята, у меня волосы дыбом встали. Я никогда не слышал столь блестящей речи с точки зрения ораторского мастерства, но что до ее содержания… Я знаю две-три газеты в Нью-Йорке, которые отвалили бы за шестьдесят футов этой пленки с миллион долларов.

Пегги Гленн, сражаясь одновременно со смехом и недоверием, наклонилась к Курту, глядя прямо на него с недовольным видом.

– Нет, – снова запротестовала она, – это абсурд. Это… это, знаете ли, нездорово…

– Это ты мне говоришь, – мрачно проворчал Уоррен.

– …все эти милые благопристойные люди… Это отвратительно! Ты не можешь всерьез говорить… Абсурд! Я не верю в это!

– Детка, – примирительно произнес Уоррен, – это потому, что ты англичанка. Тебе не понять американских нравов. Для тебя подобное немыслимо, а для нас это лишь очередной скандал из тех, что периодически всплывают на передовицах газет. Только это скандал таких чудовищных масштабов, что… Слушай. Умолчим о том эффекте разорвавшейся бомбы, который эта пленка произведет дома. Конечно, она прикончит карьеру дяди Варпуса и многих других. Но представь только эффект, который эти заявления окажут на определенных официальных лиц в Италии и Германии! Им тут ничто не покажется смешным. Если они не вскочат незамедлительно с кресел с объявлением войны, то это только потому, что кто-то их будет в этот момент держать. Бах! Тринитротолуол?[36] Да по сравнению с этим тринитротолуол – просто хлопушка.

В каюте начало темнеть. Снаружи сгущались тучи, корабль качало, а волны с грохотом бились о его борт. На стойке над умывальником дребезжали стаканы и бутылки. Морган потянулся к выключателю и спросил:

– И кто-то украл у тебя эту пленку?

– Половину. Сейчас расскажу, что произошло. На следующее утро после этого карнавала дядя Варпус проснулся с осознанием того, что наделал. Он ворвался ко мне в комнату – оказалось, с семи утра его телефон обрывали остальные участники сего действа. К счастью, мне удалось его успокоить – ну, или я так думал. В итоге мы записали две катушки. Каждая катушка находилась вот в таком контейнере…