Дверь открыла девушка, крупная и миловидная. Она была белолицей, с огромными голубыми глазами, белокурые волосы ее кудрявились, большой рот застенчиво сжат. Одета девушка была в твидовый костюм и вязаный джемпер, словно собралась на прогулку, но теплые тапочки на меху свидетельствовали, что утро она проводила дома. Все в девушке казалось большим, полновесным, мягким и круглым. На вывеску дома моды она не годилась, но назвать ее толстой тоже было бы неверно. С годами формы ее должны были стать восхитительно пропорциональными. Буше охотно изображал таких девиц полуодетыми, окутанными розово-голубым облачком тонкого батиста и с бабочкой, порхающей над бело-розовыми округлостями грудей.

– Мисс Приттимен-Партридж?

– Нет. Только не говорите, что собираетесь предложить мне что-то купить. Стоять здесь в дверях жутко холодно, а если я приглашу вас в дом, мне придется купить ваш товар.

– Я хотел бы повидать мистера и миссис Партридж.

– Они скончались. По крайней мере один из супругов. Другой же прошлым летом продал дом. Если это все, то, пожалуйста… Мне неприятно быть с вами столь неучтивой, но я должна закрыть дверь, а не то закоченею.

Так вот что слышала Барбара о владельцах «Пивоварни»!

– Могу я войти?

– О боже мой, – говорила полнотелая девица, ведя его в гостиную с веджвудскими вазами. – Вы хотите, чтобы я что-то купила или заполнила анкету? Или это по поводу подписки? Если дело касается первых двух вопросов, то ничем помочь не могу, – муж в отъезде, в йоменских войсках, а если это подписка, то наверху кое-какие деньги у меня есть. Мне сказали сдать такую же сумму, какую сдаст миссис Эндрюс, жена доктора. Если вы у нее еще не были, то вернитесь ко мне после того как выясните, сколько готова сдать она.

В гостиной все было новым – и краска, и ковры, и гардины. И, видно, совсем недавно расставленная мебель. Напротив камина стоял широкий вместительный диван, чьи обитые набивной тканью подушки еще хранили вмятины от тела этой милой юной женщины: она лежала тут, когда Бэзил позвонил в дверной колокольчик. Он знал, что стоит провести рукой по круглой впадине, где только что находилось ее бедро, и она окажется теплой и что другими подушками хозяйка подпирала плечо. Книга, которую она читала, лежала на шерстяном каминном коврике. Бэзил мог в точности вообразить позу, в которой это тело в ленивой юношеской истоме распростерлось на диване.

Девушка, казалось, уловила дерзость, с которой он изучал ее, и спросила:

– А почему вы не в армии?

– Моя работа имеет важное общенациональное значение, – ответил Бэзил. – Я окружной уполномоченный по распределению эвакуированных и сейчас ищу подходящий дом для трех эвакуированных детей.

– Искренне надеюсь, что мой дом вам не подойдет. Очень надеюсь. Я даже и за овчаркой Билла ухаживать не могу. И за собой – в достаточной мере. Куда мне еще троих детей!

– Это совершенно особые дети.

– Вполне вероятно. Но я их не приму, спасибо. Вчера ко мне нагрянула одна смешная женщина по фамилии Харкнесс. Мне кажется, война не слишком подходящее время для неожиданных визитов, согласны? И она рассказывала мне ужасные вещи про детей, которых к ней поселили. Им пришлось в буквальном смысле откупиться, дать взятку, чтобы этих монстров от них забрали.

– Речь идет об этих детях.

– Господи, ну почему выбор пал на меня!

Она ошеломленно уставила на него взгляд огромных испуганных глаз. Так застывает кролик в луче автомобильных фар.

– Ну, на самом-то деле, выбрал я Приттимен-Партриджей… А что касается вас, то я даже имени вашего не знаю.

– Как и я вашего.

– Бэзил Сил.

– Бэзил Сил? – переспросила она с неожиданным интересом. – Как забавно…

– Чем же забавно?

– Только тем, что в свое время я много про вас слышала. Дружили вы с девушкой по имени Мэри Николс?

– Дружил? – Дружил с Мэри Николс? Мэри Николс…