Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

Декабрь. Мы находились в преддверии зимы — бушующие штормы, волны, яростно бьющие о скалы. Рыбу ловить нельзя. Отец несколько раз пытался вывести лодку в море, но прибой отбрасывал ее на берег, прежде чем он успевал выйти на фарватер. Многие рыбаки уже заложили свои сети и такелаж, чтобы купить хоть какую-то еду, появлявшуюся на рынке, — а цены между тем продолжали расти. Отцу удалось сохранить свои сети только благодаря еде, которую давали мы. Он делился ею с Лихи и Бейли. Мы же раздавали что-то из того, что у нас было, Райанам, Макгуайрам и Дуайерам. Мы не могли есть, когда другие вокруг голодали.

Никаких дорожных работ не началось, не было вообще никакой работы. Майкл раз за разом обходил кузницы.

— Заплатите мне потом, — предлагал он, но все равно везде получал отказ.

Унылое, печальное Рождество. Патрик Келли не появлялся. На проповеди в церкви отец Рош призывал к терпению и раздал каждой семье по двухфунтовому пакету с едой. Он купил все это на свои деньги. Линчи в наших краях не показывались. По словам Молли Кунихан, они теперь постоянно жили в Дублине.

После мессы я возвращалась домой с мамой и бабушкой.

— На каком ты сейчас месяце, Онора? — спросила мама.

— Думаю, на третьем. Майкл еще не знает.

— Так скажи ему, — посоветовала бабушка.

Я рассказала ему все вечером, объяснив, что затягивала с этим признанием сначала потому, что не была уверена, а потом — чтобы не тревожить его.

Майкл очень нежно приложил палец к моим губам:

— Тс-с-с, Онора, a stór. Ничего, мы справимся.

* * *

К январю голод начал сказываться на наших детях. Теперь, обнимая Пэдди и Джеймси, я чувствовала каждое их ребрышко. А Кати тревожилась по поводу своего младшего, Джеймса.

— Молоко у меня слишком жидкое, Онора, а он такой худенький, кожа да кости.

Мы ели раз в день, вечером, чтобы дети могли уснуть. В основном это было толокно с парой картофелин, разделенных на всех. Мальчики жадно поглядывали на посевную картошку на чердаке, но хорошо понимали, что ее трогать нельзя.

— Еще всего три месяца подождать, и мы посадим ее, — обещал им Майкл.

Он попробовал продать свое седло, но Билли Даб не дал за него даже пенни. Он показал Майклу заложенную одежду, сети, посуду и постельное белье, которыми был забит его дом. Наше одеяло он тоже не взял.

По крайней мере, к нам больше не наведывались солдаты. Вероятно, дождь и раскисшие дороги удерживали их по казармам. А может, они понимали, что нас уже нечего бояться.

Сопротивляться не было никакой возможности. Просто пережить очередной день — и то было очень сложно. Я молилась, чтобы правительство забыло о «невидимой руке» и просто помогло нам.

* * *

Февраль. Майкл каждое утро вставал первым. Он спускался к ручью, набирал в котелок холодной чистой воды, наливал немного в лохань для Чемпионки и Ойзина, а потом давал им охапку сена, оставшегося с лета.

Майкл и Оуэн пытались продать лошадей, но никто не мог за них заплатить — разве что взять даром.

— Сохраните их у себя, — сказала я. — Скоро уже появится молодая трава — и у Чемпионки с Ойзином будет больше еды, чем у нас с вами.

Когда Майкл приносил воду в дом, у меня уже был разожжен очаг. Слава богу, что почва у нас на участке была болотистой: прошлым летом Майкл наносил торфа и разложил его на громадных полках. Потом просыпались мальчики, и мы с ними играли, наблюдая, как со дна котла к поверхности воды начинают подниматься пузырьки.

— Все, кипит, — объявлял Джеймси.

После этого Пэдди опускал в кипяток пучок сушеной крапивы, держа ее за стебельки, чтобы не обжечься. И мы начинали вдыхать поднимающийся из котла пар.

— Вы у меня молодцы, — говорила я мальчикам. — И спасибо Господу за этот аромат.

В то утро мы с мужем пили крапивный чай из единственной чашки, которую Майкл не продал.

Стоял ясный день, сухой и нехолодный.